«Личная беда и боль»: Историк Пантелеймон Петров о политических репрессиях

Историка Пантелеймона Петрова хорошо знают в республике. Старший научный сотрудник Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН, кандидат исторических наук, заслуженный ветеран Сибирского отделения Российской Академии Наук, заслуженный работник культуры республики, автор и составитель более 40 книг и множества статей. Но есть в его научной работе тема, стоящая особняком. Сегодня, ко Дню памяти жертв политических репрессий, мы говорим с ним на эту страшную и сложную тему.

«Расстрелян в 1928 году»

— Политические репрессии для меня — не просто тема для исследования, а личная беда и боль. Мой дед по отцу был расстрелян в 1928 году как участник восстания Ксенофонтова и его соратников, сплотивших часть якутских крестьян, в основном состоятельных и грамотных, на борьбу с диктатурой одной партии. Именно в этом году сформировалась большевистская идеология об усилении классовой борьбы во время строительства социализма и ликвидации слоя предпринимателей по всей стране.

Петр Яковлевич Пельменев, наш дед, был человеком образованным, окончил Олекминское городское училище. Еще в 1918 году он стал уполномоченным партии федералистов, в Олекминском округе организовывал первые ростки самоуправления – окружного и волостных земских учреждений. На следующий год был избран гласным (депутатом) в Якутское областное земское самоуправление. На уровне своего округа Пельменев был сподвижником председателя Якутской областной земской управы Василия Васильевича Никифорова.

Идеи Павла Васильевича Ксенофонтова, считавшего, что Якутия имеет право на статус союзной республики, были ему близки. Почему, собственно, нет, если Узбекистан и Туркмения с таким же уровнем социально-экономического развития получили этот статус на прошедшем в 1925 году III Всесоюзном съезде Советов? И почему нельзя закрепить за республикой право распоряжаться земельными, водными, лесными ресурсами и богатствами недр?

За это стремление Ксенофонтов и его сторонники заплатили жизнями.

«Трупы убитых спускали в прорубь»

— Заодно с ними загребли и совершенно непричастных: Нина Иннокентьевна Протопопова, полвека возглавлявшая республиканские детские газеты, в своей книге «Далбар Хотун» писала о студентках педтехникума, которые в своей личной переписке что-то  упомянули об этом движении, не ведая, что тем самым подписывают себе приговор.

Сколько наших земляков сгинуло в Соловецком лагере особого назначения, мы до сих пор не знаем.

А писатель и драматург Алампа Софронов остался в живых благодаря заступничеству лично знавшего его Емельяна Ярославского.

Моего же деда, в повстанческом движении не участвовавшего, доставили из Олекминска в Якутск и расстреляли здесь без суда и следствия. Я в архиве читал его дело и видел подписи тех, кто принимал окончательное решение. Могу сказать, что один из них — особоуполномоченный ГПУ, некий Пуйкан, отличался крайней жесткостью к арестованным. Привлекался и к партийному взысканию, но вовсе не за это, а за то, что беспробудно пьянствовал.

В Якутске трупы убитых спускали в прорубь на протоке Зелёного луга, и весной 1928 года во время ледохода они всплыли на Даркылахе.

Причем часть расстрелянных была ещё и расчленена — для того, чтобы замёрзшие тела сподручнее было спускать под лёд, их по распоряжению Пуйкана распиливали. В архиве сохранились документы об этом злодеянии местных сотрудников ГПУ.

А после Пуйкан был направлен с отрядом ГПУ на подавление восстания крестьян-сарбастар в Среднюю Азию, где его следы теряются.

Но первыми жертвами борьбы за власть были 13 человек, расстрелянных, как и мой дед, без суда и следствия в Якутске 15-16 декабря 1919 года. Новая власть сочла их слишком опасными, чтобы оставить в живых. В их числе были городской голова Павел Андреевич Юшманов и начальник тюрьмы Иван Васильевич Сыроватский, причем последний вовсе не был сатрапом и мучителем, и об этом прекрасно знали, к примеру, вожди большевиков Максим Аммосов и Степан Аржаков, арестованные в 1918 году. Обращались с ними  вполне гуманно, ни в чем не ущемляли — прогулки, посылки, свидания с родными… Но, как видите, Сыроватскому это не помогло.

Разнарядка на раскулачивание

— На рубеже 1920–30-х годов началась сплошная коллективизация, когда сверху спускались разнарядки — где и сколько человек нужно раскулачить.

Проблема ведь, кстати, была. Кругом беднота сплошная, но кого-то обязательно надо отнести к кулакам, к эксплуататорам. Собирались на сходах и сообща решали, кого кулачить, кому что достанется от его имущества: дом отбирали, обитателей изгоняли.

К примеру, известный художник Виктор Григорьевич Петров на себе испытал эти ужасы раскулачивания.

Опять же семью свою приведу в пример. Мои предки Пельменевы родом из
Кятчинского наслега Олекминского улуса, и в начале 1930-х годов там жили пять семей Пельменевых. Их всех раскулачили, ни одного в наслеге не осталось.

Кстати, изучением темы о кампании раскулачивания крестьянства в нашей республике пока никто еще не занимается. Документы частично сохранились, но нет желающих изучать эту проблему. А ведь политика раскулачивания и насильственная коллективизация крестьянства довели людей до разрухи, нищеты. Именно эти годы считаются годами «голодомора».

В Якутии тоже был голод: хлеба катастрофически не хватало, в городе была введена карточная система распределения продовольствия, а сельское население, чтобы выжить, выкручивалось, как всегда, из последних сил.

У руля кампании по раскулачиванию крестьян стоял Якутский обком ВКП (б). Тогдашнего секретаря обкома Николая Окоемова за глаза называли «Чууччэйэр» — «рыскающий, выискивающий, обыскивающий». Весной 1932 г. он лично во главе отряда устроил обыск в Магане у так называемых «спекулянтов». В амбарах крестьянина Беленко они нашли зерно, весь хлеб сразу был конфискован. На другой день селяне нашли скопца Беленко повесившимся: разграбленное зерно он хранил в качестве весеннего семенного материала.

«Прямое следствие репрессий»

— О том, в каких условиях проводилась у нас коллективизация, говорит ужасающая детская смертность тех лет. Нет на подворье крестьянина личного скота – значит в доме нет молока, у впроголодь живущей матери — тоже.

В 1917 году якутов было 226 тысяч человек, в 1926 г. – 237972, в 1939 г. – 237841, в 1959 – 226 тыс. человек. Перепись 1937 года показала такие аховые результаты, что их сразу засекретили, а ее организаторов, как водится, немедля репрессировали. В 1939-м провели повторную перепись, данные этой переписи тоже положили под сукно. Как видно, статистика удручающая: за 12 лет (с 1926 по 1939) якутское население не увеличивалось, а уменьшалось! Я считаю, что это прямое следствие массовых репрессий якутского крестьянства путем внедрения насильственной коллективизации, созданием колхозов сталинской модели, где преобладал в чистом виде рабский труд.

В эти же годы были выбиты практически все наши руководители, представители интеллигенции и состоятельного крестьянства.

Опять же «прицепом» пошли и те, кто имел неосторожность высказаться, скажем, о работах Ойунского, книги которого после его ареста было велено изъять из библиотек.

Преподаватель Вилюйского педучилища Андрей Ксенофонтович Сивцев организовал кружок творческой молодежи, знакомил их произведениями Ойунского, Кулаковского, Софронова. В этот кружок входили ставшие впоследствии учеными Егор Сидоров, Петр Афанасьев, будущий народный писатель Якутии Иван Гоголев и мой отец Пантелеймон Егоров. В 1948 г. руководитель кружка был арестован, обвинен в пресловутом национализме и приговорен к 10 годам лагерей.

Или в Якутске был случай —  молодая учительница, приехавшая из центральной России, на линейке 1 сентября, напутствуя своих учеников, сказала: «Грызите гранит науки». На нее завели дело как на сторонницу троцкизма — потому что эта фраза приписывалось Троцкому.

Новая волна

— В 1940-е годы — новая волна репрессий.

Мой прадед Петр Михайлович Попов, проводив в самом начале войны сына и внука на фронт, был осуждён за распространение панических слухов и расстрелян. Он говорил, что по радио передают ложь, что Красная Армия отступает, а в наслегах начался голод.

Голод военных лет — это прямое следствие перегибов во время коллективизации. Да и позже перегибов хватало: в войну под суд шли люди, забившие свою собственную корову или лошадь!

А сколько председателей было осуждено за так называемое разбазаривание социалистической собственности, когда они, спасая колхозников от голодной смерти, решались раздать им немного зерна. Сейчас и в разговорах звучат предложения, и в печати, что нужно их всех вспомнить поименно. Вспомнить и увековечить.

Краеведам следует торопиться, старики-то уходят, надо успеть записать их воспоминания, а каждому председателю, бригадиру, сберегшему в военные годы своих людей, — установить мемориальную доску. Особенно тем, кто был репрессирован за это — «жизнь свою за други своя».

Также в Якутию тысячами ссылали так называемых спецпереселенцев – латышей, литовцев, финнов, немцев, поляков. Их направляли на самые трудные участки промышленности и сельского хозяйства — вплоть до берегов Ледовитого океана.

Помимо этого, в конце 1940-х по второму кругу арестовывали тех, кто уже отсидел в 1930-е. Назову лишь несколько имён: заместитель председателя Совнаркома ЯАССР Петр Кочнев, нарком юстиции ЯАССР Алексей Пономарев, писательница и журналистка Ираида Малькова-Клиорина.

Тогда же сын расстрелянного в 1942 году Степана Аржакова Галилей был отправлен в ссылку.

Дети репрессированных считались неблагонадежными, им чинились всяческие препоны, например, при поступлении в учебные заведения. Мой отец смог поступить на учебу только потому, что носил фамилию отчима, а его сестра, воспитывавшаяся в другой семье — фамилию приемных родителей.

Ныне многие не устают критиковать деятельность Н.С. Хрущева на посту первого секретаря ЦК КПСС: он отдал Крым Украине, несёт ответственность за перегибы и развал сельского хозяйства… Но не надо забывать и о том, что именно он имел смелость развенчать культ личности Сталина и тем самым покончить с политикой проведения массовых репрессий против своего народа.

Однако реабилитации своего деда Петра Яковлевича Пельменева я добился лишь в 1990 году, а реабилитация прадеда Петра Михайловича Попова стала возможной лишь благодаря указу президента Ельцина.

В 2002 году вышла Книга Памяти – книга-мемориал о реабилитированных жертвах политических репрессий в Якутии под редакцией уважаемых Кирилла Егоровича Павлова и Михаила Петровича Габышева. В двух томах — имена и краткие биографии. Якуты, китайцы, корейцы, евреи, русские… Вышла она небольшим тиражом и сразу же стала библиографической редкостью, сейчас вы эту книгу нигде не найдете.

Да и о репрессированных, за исключением вождей республики, вспоминают лишь раз в году — 30 октября. Ни одного памятника им в республике не поставили, а ведь у многих из них и могил-то нет…

Фото предоставлено героем материала.