В армию его забрали прямо с покоса – 17-летнего учетчика колхоза «Молотов» Кобяйского района. Потом призывники отмахали 40 верст пешком под командой хромого старшего лейтенанта-якута. А в местности Хатырык Хомо, где Вилюй впадает в Лену, их принял на борт пароход с баржей, который даже ждать не пришлось.
Народу было битком – тут тебе и Жиганск, и Верхоянск, и сангарские шахтеры. Русских многие видели впервые. Потому и опешили, когда один из них, здоровенный парень, подошел и выхватил у маленького кобяйца туесок – не то с маслом, не то с мясом. Несмотря на убийственную разницу в габаритах, тот кинулся отбивать свое имущество, но был отброшен в сторону, как щенок. Тогда к обидчику ринулся юный учетчик Ксенофонт Эверстов, что есть силы вломил в ухо – и увидел, как угрожающе набычились шахтеры. Крикнул землякам: «А вы что сидите!» – и кобяйцы, жиганцы, верхоянцы встали наизготовку. Но хромой старлей не дремал – быстро навел порядок. Явно успел и не в таких передрягах побывать…
Инцидент этот на переполненной барже стал первым и последним, хотя еда у шахтеров, по мнению Ксенофонта, была так себе – только хлеб с тушенкой да галеты. Кто бы им сказал, что скоро они все будут рады и сухарю!
В первом в жизни путешествии по железной дороге их сопровождала молодая женщина, которая перед самой Читой вышла – со всеми их документами и деньгами – и назад не вернулась. Призывники (около двухсот человек) военкомат, конечно, и без нее нашли, да только разговор там с ними был короткий: «Сопровождающий? Документы? Шагом марш отсюда».
Заночевали под открытым небом у реки, разведя костер и похлебав кипяточку под песню про Казань, которую затянул один из шахтеров.
Утром снова явились пред ясные очи военкома – и опять получили от ворот поворот. Всеобщее уныние нарушил бодрый голос «Казани»: «Ребята, идите на вчерашнее место, мы вас догоним!» Сказав сие, упылил куда-то в сопровождении двух дружков.
А вечером все разинули рты, увидев троицу с битком набитыми заплечными мешками, откуда они с шутками и прибаутками стали доставать хлеб, мясо, колбасу. Но когда кто-то спросил: «Откуда вы это взяли?» – «Казань» поскучнел: «Не спрашивайте, ешьте. Где взяли, там уж нет».
В последующие дни парни не раз предпринимали попытки честно заработать на пропитание, однако никто из читинцев не горел желанием нанимать невесть откуда взявшихся бродяг, и «Казань» – как оказалось, бывший беспризорник – так и кормил всех на протяжении двух месяцев, пока Чита и Якутск выясняли, кто кого в каком количестве и куда отправил.
Когда же, наконец, пришел ответ на запрос, почти весь списочный состав призывников из Якутии оказался налицо. Никуда не делся даже амбал, который чуть не спровоцировал драку на барже. За это время все уже, понятно, перезнакомились, и Ксенофонт знал, что он тоже бывший детдомовец, как «Казань», только не русский, а украинец.
И когда после двух месяцев обучения в пехотной части на станции Оловянная их после Нового года подняли ночью по тревоге и отправили в Читу, а оттуда – на Карельский фронт, этот друг ситный снова оказался рядом. Более того – их определили в один расчет, с одним противотанковым ружьем на двоих.
Хитрый и никогда не унывающий парень поражал Ксенофонта тем, что умудрялся добыть съестное чуть не из воздуха даже на пепелище. И всегда делился с ним.
А есть хотелось – молодой растущий организм требовал, тем более что зима в Карелии оказалась до того изобильна осадками, что приходилось чуть не круглосуточно откапывать из-под снега орудия и блиндажи.
Весной стало еще хуже: обнажились огромные валуны, оттаяли озера и трясины – местность оказалась совершенно непролазной что зимой, что летом.
Там же Ксенофонта ранило в первый раз, когда он оказался поблизости от обозников, везущих с передовой пустые ящики от снарядов. Немцы обстреляли их из минометов, и один из ящиков, отлетев, едва не убил его. Из госпиталя он выписался с красной нашивкой за легкое ранение, над которой потом подшучивал: «Все у меня не как у людей».
А потом 1072-й стрелковый полк 313-й стрелковой дивизии пошел вперед, на запад. В одном из боев сгинул дружок-украинец. В самом начале атаки Ксенофонт его видел. А после того, как высоту взяли – нет. Ни среди живых, ни среди мертвых. И что с ним сталось – так и не узнал.
В Белоруссии случилось Ксенофонту попасть в неприятную историю. Столько живой силы и техники, как там, он не видел никогда. По всему выходило – быть большому наступлению. И этими догадками он поделился в письме к брату, описав все, что на глаза попадалось.
Через какое-то время его вызвал взводный, отправил к ротному. Тот – к комбату. А у комбата он увидел молоденького лейтенанта, своего ровесника. Предъявив удостоверение СМЕРШа, лейтенант начал расспрашивать о житье-бытье – долго расспрашивал, внимательно выслушивая ответы, а потом положил перед ним его послание брату, рядом – перевод с якутского на русский, слово в слово.
– Если бы ваше письмо, младший сержант Эверстов, попало в руки немцев, они бы из него узнали все, что им нужно, и даже больше. Впредь так не делайте. Пишите про себя, про погоду – родным этого хватит. Собственно, ничего другого им и не нужно.
И добавил в ответ на его вопросительный взгляд:
– Вы свободны. Идите, служите дальше.
В Польше он был ранен второй раз. Выбивали немцев со станции, и вдруг в сапоге захлюпало. Тут же сухо, откуда вода? И дырка в голенище откуда? Снял сапог – хлынула кровь. В глазах потемнело… Пришел в себя от крика старшины: «Ты у меня, Эверстов, новых сапог не получишь! Нет у меня новых! Эти заштопаешь и в штопаных будешь ходить!» Но он после того боя долго еще ходить не мог – два месяца, с февраля по апрель 1945-го, пролежал в госпитале и в часть свою больше не вернулся, оказавшись среди тех, кого отправили на Восточный фронт.
Эшелон шел долго: старые демобилизованные солдаты сходили с него, взамен них подсаживали недавно призванных, а Ксенофонт сотоварищи должны были передавать им свой опыт.
Весть о Победе застала их уже на Дальнем Востоке, на станции Ерофей Павлович. Когда среди ночи поднялась оглушительная пальба, они решили, что это японцы, и похватали автоматы, готовясь занять круговую оборону, но увидели – стреляют-то в небо…
А потом снова была война. Японский берег Амура щетинился штыками и дулами орудий. И когда по команде с советского берега туда рванули катера с десантом, на них обрушился шквальный огонь. И снова Ксенофонт услышал хлюпанье под ногами. Палуба была красной и скользкой от крови. Уцелели лишь те бойцы, чьи фамилии начинались с «Э», «Ю» и «Я» – сажали на катера в алфавитном порядке…
Нет, не была война с Японией победной прогулкой. Много страшного там довелось пережить, но страшнее всего было увидеть мертвых детей на руках мертвых матерей вперемешку с телами солдат и офицеров японской императорской армии. То ли местное население бежало в сопки, то ли японцы решили ими прикрыться от артиллерийского огня – но это зрелище и удушающий запах под мерное гудение полчищ мух невозможно было забыть…
Ксенофонт часто вспоминал слова ротного:
– Вы молодые, а война рано или поздно закончится. Запомните, сынки: после нее те, кто останется в живых, должны жить за себя и за тех, кто полег. Поэтому водкой не увлекайтесь, учитесь, получайте профессии, работайте. А главное – найдите хорошую девушку, женитесь, нарожайте детей – за всех погибших.
Но демобилизовали его почти через три года – за это время он успел поработать в четырех странах – Германии, Венгрии, Финляндии и Польше – на демонтаже военных заводов для переправки их с оборудованием в СССР в качестве репараций.
Только весной 1948 года он вернулся домой. А в 1949-м, работая в Якутском военкомате, встретил девушку, которая стала его женой и матерью его детей.
Из шестерых дочерей и двоих сыновей Ксенофонта Агеевича Эверстова и Марии Петровны Обутовой-Эверстовой, первой якутской женщины-драматурга, старшие и самый младший родились в Якутске, а остальные – в Горном районе, в Верхневилюйске, Томторе, Оймяконе, потому что главу семьи часто переводили с места на место.
В Горном и Оймяконском районах Ксенофонт Агеевич поднимал отстающие хозяйства. А Мария Петровна была его правой рукой, зеницей его очей, приучая женщин на каждом новом месте читать полезные книги и журналы, сажать овощи – даже тесто ставить! Якутки тогда этого не знали, дрожжей в продаже не было, а жена председателя показывала, как делать закваску с помощью дикого хмеля. А сейчас попробуйте представить якутский стол – хоть праздничный, хоть будничный – без пирожков!
Бывали и проколы. В колхозе имени Макарова Горного района Ксенофонт Агеевич задумал вырастить капусту. Урожай был небывалый! Только есть его никто не захотел. Морды воротили даже коровы. Специально для них капустные листья солью пересыпали, а толку…
Хозяйки же отбивались от всех попыток Марии Петровны научить их мариновать грибы: «Чтобы мы коровью пищу ели?»
Но запомнился молодой председатель, конечно, не кулинарными экспериментами, а строительством дороги от Маалтааны до трассы Якутск – Вилюйск.
Полвека спустя, приехав туда на юбилей наслега и увидев, что построенную ими дорогу с тех пор существенно не обновляли, не удержался – как только ему дали слово на торжественном вечере, встал и сказал: «Как это вы до сих пор новую не построили? Развитие от дорог зависит!»
Последним его местом работы – он к тому времени уже восемь лет как вышел на пенсию – стал совхоз «Ниджилинский» в родном селе Чагда Кобяйского района, куда в 1993 году его позвали земляки с просьбой помочь.
И он помог, не дав развалить совхоз.
– Растащите сейчас по своим дворам всю технику и скотину, а дальше что? – говорил он людям. – Что в одиночку с трактором делать? Ну, вспашешь свой огород, потом соседу за бутылку, и? А техника – она ухода требует. Ремонтная база нужна, запчасти, горючее.
Опытный руководитель, он был убежден: совхозная система подходит нам как никакая другая, потому что в одиночку в наших условиях большое хозяйство не потянуть – ни средств не хватит, ни сил. Правоту его показала жизнь.
Об этом земляки пишут и в воспоминаниях, которые войдут в книгу о нем.
Пока же 100-летие отца, деда, прадеда семья отметила за праздничным столом, где главное украшение – дореволюционный сервиз, доставшийся в свое время Марии Петровне от тети, привечавшей у себя Платона Алексеевича Ойунского и других не менее замечательных личностей.
К сожалению, собраться смогли не все. Один из внуков, Петр Яковлев, сейчас на СВО. Был ранен, лежал в госпитале, сейчас уже вернулся в часть.
Другой внук, Василий Попов, мобилизованный осенью 2022 года, кавалер ордена Мужества и медали «За боевые заслуги», погиб прошлым летом при освобождении поселка Урожайное в ДНР.
У почетного гражданина Кобяйского района, почетного работника сельского хозяйства Ксенофонта Агеевича Эверстова было много наград – орден Отечественной войны II степени и 18 боевых, юбилейных, гражданских медалей. Но главная его награда – добрая память. Достойные дети, внуки, правнуки.
This post was published on 08.05.2025 17:25
В субботу, 31 мая, в Государственном театре оперы и балета в Якутске состоялась торжественная церемония…
Такая договоренность была достигнута на встрече Главы Якутии Айсена Николаева с директором Центра развития креативной…
Приоритетные направления повышения инвестиционной привлекательности региона обсудили на рабочей встрече Глава Якутии Айсен Николаев и…
Перспективы развития креативных индустрий обсудили Глава Якутии Айсен Николаев и руководитель кинокомпании «СТВ», председатель правления…
О внесении изменений в постановление Правительства Республики Саха (Якутия) от 14 февраля 2025 г. №…
О внесении изменений в постановление Правительства Республики Саха (Якутия) от 30 августа 2022 г. №…