Впервые в Якутии: в НХМ открылась выставка Церетели

Первая выставка 2024 года в Национальном художественном музее — «Ода жизни» Зураба Церетели — приурочена к его 90-летию. Куратор выставки, ее идейный вдохновитель и организатор — председатель регионального отделения Урала, Сибири и Дальнего Востока Российской Академии художеств, доктор философских наук, профессор и главный редактор журнала «Искусство Евразии» Михаил Юрьевич Шишин прилетел в Якутск прямо с юбилейных торжеств. Его, конечно, спросили о них: «Много было народу?» Михаил Юрьевич ответил: «Полное «Яблоко».

«Такая у него миссия»

«Яблоко» — это зал Галереи искусств Церетели на Пречистенке, 19, площадь которого — более тысячи квадратных метров.
Директор НХМ Влада Владиславовна Тимофеева в связи с этим напомнила одну историю — о выставке якутских художников к 375-летию вхождения Якутии в состав Российского государства:
«Найти в Москве выставочную площадь — дорогое удовольствие. Ася Львовна Габышева ходила по музеям, и ей называли суммы. Тогда она сказала одному директору: «А мне дадут площадь», — и пошла к Церетели. Зураб Константинович выслушал ее и ответил: «Конечно. Якутским художникам — все бесплатно». И выделил феноменальную площадь.

Он дружил с Афанасием Осиповым, другими нашими художниками. Это человек, который не выставляет счета, а мыслит глобально, другими категориями. Это человек мира. Мирового масштаба. Вектор жизни у него другой.
Наш музей до сих пор вспоминает его с большой благодарностью. А к этой выставке мы готовились долго, еще Ася Львовна задумывала показать жителям Якутии искусство Зураба Церетели. И вот к 90-летию художника она состоялась. Очень правильно, что во время трескучих морозов мы показываем его «Оду жизни» — яркую и жизнеутверждающую. В холода — такой жар, такая энергетика! Это все подлинники».

— Считается, что он сделал три тысячи работ, но на самом деле точно никто не знает, потому что, как мне кажется, он рисует чаще, чем дышит. Он постоянно это делает, — начал свое повествование куратор выставки. — Будете в Москве, побывайте на Пречистенке, 19, Пречистенке, 21, — эти громадные помещения заполнены работами Зураба Константиновича.

В творчестве он становится молодым, энергичным. В том самом «Яблоке», куда приходят дети буквально с улицы, безо всякого протежирования, он ставит им мольберты, палитры, краски, кисти, устанавливает рядом свой мольберт и вместе с ними начинает работать. А потом, прохаживаясь между мольбертами, может сказать: «Девочка, как тебя зовут? Маша? Маша, остановись! Посмотрите, что Маша сделала», — и начинает ее хвалить. Та стоит ни жива, ни мертва, а он не играет, это у него не педагогические приемы — он реально видит, что ребенок создал довольно хорошую вещь. Мне кажется, еще и такая у него миссия — вдохновлять, сподвигнуть человека на созидание.

Кстати, в том же «Яблоке» стоят его скульптуры. Там все цари Российской империи, начиная с московских князей. Его искусство — это невероятный синтез. Он же закончил Тбилисскую Академию художеств тогда, когда она была на невероятном взлете. В то время туда по разным причинам переехали выдающиеся художники, в том числе его любимый педагог Василий Иванович Шухаев, которого он вспоминает чуть ли не всегда, а это академическая живопись, классическая российская школа.

«Самый откровенный вид искусства»

— С детства он был погружен в искусство. В доме всегда были художники, его дядя Георгий Нижарадзе был замечательным художником и очень красивым человеком, и он про него говорит так: «Все на него смотрели, и я захотел быть художником, чтобы на меня тоже смотрели». Это помогает понять те вещи, которые сейчас перед вами на стенах.

Кроме академической школы, конечно же, на него повлияла грузинская культура. Его работы можно назвать новеллами, и, если вы читали Нодара Думбадзе и других грузинских писателей, вы узнаете их рассказы — только в цвете, в линиях.
Он очень чуток ко всем влияниям, не чурается ничего — в том числе и того, что называется примитивом, народным искусством. Это ему очень близко.

Третья линия, которая на него повлияла — современное искусство. Он провел довольно долгое время во Франции. Шагал, Пикассо — его хорошие знакомые, чуть ли не друзья. Он не раз с ними встречался, и этот язык тоже вошел в него.
По сути дела нужно было объединить академическое искусство, народное и то, которое родилось в России и на Западе на рубеже ХIХ и ХХ веков, и он это с успехом сделал.

А еще, когда будете смотреть его работы, имейте в виду: Чарли Чаплин — это его герой. Вы хорошо поймете Церетели, если вспомните «Огни большого города». Он этот фильм может смотреть до бесконечности, хотя знает там наизусть каждую сцену. Образ человека — и смешного, и доброго, и грустного одновременно — это его персонаж, к которому он обращается всечасно.

Здесь в основном Грузия — его любовь. Он ее все время вспоминает, переживает по поводу того, что там происходит, обращается к Грузии того времени, когда он был там и видел все это.
То, что близко, дает повод художнику говорить очень искренне. Когда он делает большие работы — царей, политических деятелей — надо следовать определенным канонам официального искусства, хотя и там прорывается природное, а здесь — это все его, когда не нужно ни на что ориентироваться. Всплыл какой-то образ — и он его делает.

Рисунок — самый откровенный вид искусства. Первая эмоция, первая реакция художника. Потом он может ее дополнять, нагружать, обрабатывать, это все может превратиться в скульптуру… Но вот эта свежесть чувства — она многого стоит. Когда Валентин Александрович Серов писал «Девушку, освещенную солнцем», он, как говорится, «зашелся» — пишет и пишет, пишет и пишет. А Мария Симонович, которая ему позировала — она же художница была. И вот она понимает, что все, что так он засушит картину. Взяла да уехала. Серов заметался — уехала! — и потом только осознал, что она лучше него поняла: хватит, остановись! Но не скажешь же это художнику. А мы ведь именно это и считываем — свежесть чувства. Какая разница, кто там изображен — эмоция есть или нет? Это главное.

«Чувствуешь праздник»

— Почему именно эти работы? Во-первых, потому что они мне самому очень нравятся и хочется их показать. К тому же Якутский музей — это что-то сокровенное в моем сердце, и мне хотелось, чтобы здесь Церетели увидели с разных сторон — в том числе и когда он ведет какие-то формальные поиски. А эти рисунки — они настолько подробные, что ты волей-неволей втягиваешься, начинаешь рассматривать детали, погружаешься в эту атмосферу и начинаешь чувствовать праздник. Заодно чувствуешь, и как он работает, как художник воплощает идею.

Эта выставка уже путешествовала. Была в Улан-Удэ, Иркутске. Вы не представляете, какой она вызвала резонанс в Улан-Баторе! Там ее долго ждали. Она была уже на границе, когда начался ковид. И когда наконец мы привезли ее в Национальную картинную галерею Улан-Батора — кстати, там было показано меньше работ, чем здесь, но народу было… И меня поразила одна женщина. Она хорошо говорила по-русски, подошла и сказала: «Спасибо Зурабу Константиновичу, который рассказал, что грузины — такие же, как мы». Действительно, какая разница — Монголия, Грузия, Россия! У всех народов есть такие чудаковатые люди, добрые, с хитринкой. Или вот вы видите на одной из работ женщину — немножко грустную, потому что она, видимо, очень любила мужчину, а когда наконец-то все состоялось, стала грустной. Все как у всех, все всем понятно.

А с монголами мы дружим. Кстати, нынче 85 лет Халхин-Голу, будем эту дату отмечать.
Для меня Западная Монголия — любимая территория, где мы проводили много экспедиций. Там гигантское скопление петроглифов — километрами, я не преувеличиваю. Как-то мы заехали в долину, включили спидометр — получилось что-то около 20 километров — все петроглифы, петроглифы… Монголия — это Клондайк.

Ещё у нас крепкие отношения с севером Индии. Поехали мы как-то в поселок с чудным названием Липа, находящийся на границе между Индией с Китаем, и с первого раза не могли туда попасть. Сопровождающий говорит: «А что мы туда рвемся? За следующей горой тоже все интересно». Но там люди ждут! Нас даже информировали, что они спросили богов, и боги сказали: «Русским — можно». И как после этого не поехать? Такая ответственность! На следующий день все-таки добрались, и это было полное братание. Все построились в хоровод. Потом они сказали: «Боги будут танцевать», — и вынесли на бамбуковых носилках скульптуры богов, и в такт подбрасывали их. Это живая мистерия. Не игра, не театр. Магия — скульптуры эти, ткани… Я был счастлив, потому что пишу о таких вещах, а тут я все это пережил. А когда плеснули яблочной самогонки, сказал, что пьют все — и женщины, и дети, потому что это профилактика. И вот уже автобус отъезжает, а нам продолжают совать коробки с яблоками, шарфиками, с чем-то еще… Пограничник заглянул и сказал: «О!»

«Открытие нового мира»

— А если вообще вспомнить — вот кто Таиланд писал? Во всем мире — никто, кроме наших. А Кубу? Кто первый ее стал писать? Верещагин, наш баталист. Первый посланник царя-батюшки сходит на берег и видит — стоит человек европейского типа, пишет картину. Подходит: «Это ты, что ли?» — «Я». И потом это продолжалось. Че Гевара, Фидель Кастро и наши художники-комсомольцы, приехавшие туда — они же дружили.

Одна из работ Зураба Константиновича — «Открытие нового мира» — стоит в Коста-Рике. Вокруг ларьки — потому что к такому монументу народ тянется, и люди пытаются на этом заработать. И вот когда обрушилась сильнейшая буря, эти ларечки все снесло, а памятник стоит, хотя это технически сложно. Но Церетели умеет организовать такое сообщество, где будут очень хорошие инженеры.

Берясь за большую форму, художник многим рискует. Что, в конце получится все хорошо? Леонардо да Винчи, получив заказ на памятник герцогу в Милане, долго искал, ходил по площади, потому что понимал — будет работать все ее пространство, и либо памятник соберет это пространство и создаст некое художественное единство, в которое будут входить взглядом, входить физически — либо ничего не получится. И долгие поиски здесь — дело обычное.

«Тайную вечерю» в Санта-Мария-делле-Грацие Леонардо тоже долго писал. А священник из этого монастыря строчил на него доносы: он-де ничего не делает, приходит и стоит, смотрит на стену. Герцог спросил Леонардо, в чем дело. Тот моментально ответил: «Я пишу Христа — воплощение всех лучших качеств, которые разлиты во всех людях, и я должен это объединить в одном образе. А Иуда — худшие качества, которые я тоже должен понять и объединить в одном человеке. Но если этот священник будет и дальше мешать мне работать, я напишу его в качестве Иуды». Кому нужна такая слава? Его, конечно, оставили в покое.

«Грузинский характер»

— Но вернемся к нашей выставке. Здесь 68 работ — монотипия, шелкография.
Я был свидетелем того, как рождаются рисунки Церетели. Идет, скажем, общее собрание Академии художеств… Здесь надо сказать, что Зураб Константинович возглавил ее в 1997 году — это было страшное время: речь шла о том, быть Академии или нет, и только благодаря его невероятной активности и предприимчивости, творчеству, благодаря тому, что он говорил о необходимости продолжать традиции Шухаева, традиции русского искусства — благодаря этому удалось ее сохранить. Поэтому он обладает большим авторитетом среди художников.

И вот идет собрание в Академии, решают большие вопросы, он участвует во всем этом, а когда все заканчивается, говорит одному молодому художнику, который сидел где-то во втором или третьем ряду перед президиумом: «Я тебя нарисовал, можно я тебе подарю этот свой рисунок?» Вот оно: решение каких-то фундаментальных вопросов — и искусство. Чем он подкупает всегда — он легко перестраивается с серьезной большой работы на творчество, на юмор. Абсолютно грузинский характер.

Будут ли еще в Якутске выставки Церетели? У вас есть магнит — ваш музей. Я нигде не видел лучшей экспозиции графики. Не видел. Я это говорю объективно, безо всякой лести. Где смотреть скульптуру? В музее Родена в Париже. Где смотреть графику? В Якутске. Я теперь буду так говорить.

И еще. Бывает, что в музее собрание очень хорошее, коллекции богатейшие, а люди — не очень активные. Здесь же все сложилось, два этих фактора. И нужен только третий фактор — помочь немножко с деньгами, и мы будем привозить сюда выставки.
P.S. Выставка «Ода жизни» работает в основном здании (Кирова, 9), в выставочном зале на первом этаже до 10 марта.