Владимир Прокопьев: геолог из казачьего рода

Есть в человеческом племени люди выдающиеся, отличающиеся особой остротой ума, несгибаемым характером и природной силой. Такие, что смотришь и только удивляешься…

В гостях у геолога Владимира Прокопьева я был больше трёх часов. К концу разговора понял, что в основном привычно просидел с диктофоном на стульчике, а Владимир Степанович всё это время ходил вокруг. Не присел ни на мгновенье. А ведь ему, на секундочку, 84 года.

Из рода казаков

Прокопьев – геолог из того самого легендарного первого выпуска геологоразведочного факультета ЯГУ. Один из первооткрывателей крупнейших промышленных серебряных месторождений Якутии «Прогноз» и «Вертикальное». Он искал месторождения полезных ископаемых везде – в горах, лесах, тундре Арктики и даже джунглях Вьетнама.

Ему прочили место большого начальника, директора корпорации, а он занимался научной работой, создавал геологические карты, рылся в исторических архивах и ещё в советское время возрождал якутское казачество, водил дружбу с Суоруном Оммолоном, а сегодня пишет книги.

Начали мы с ним разговор с истории. Прокопьевы, поведал Владимир Степанович, из старейших казачьих фамилий нашего края, которую носят не только русские, но и якутские роды.

– Первым Прокопьевым, данные которого я в своё время нашёл в Национальном архиве, был казачий десятник Никита: запись о нем в наказной памяти от якутского воеводы о том, чтобы он шёл на Амур и принял там собранный Ерофеем Хабаровым ясак, датирована 1652 годом.

Вторым известным Прокопьевым был Андрей, сын боярский: в 1760 году таковой имел обширное подворье в третьем городском квартале в 525 саженях от воеводского дома.

Если говорить о прямых предках, подтверждённых корнях, то мы идём от Ивана, полкового писаря: он жил в период с 1853 по 1914 годы. От него пошли два сына – Сергей и Василий. Сергей, кстати, был учителем Платона Ойунского.

А Василий, мой дед, служил урядником Усть-Маи и Петропавловска. Супруга его Александа Бубякина приходилась сестрой Варваре, супруге Степана Аржакова – ещё одного из основателей автономии Якутии.

Дом на Строда

– У урядника Василия было два сына – Степан, мой отец, и дядя Пантелеймон. Дядя прошёл всю войну, вернулся с орденским иконостасом на всю грудь.

Деду Василию с его казачьей службой при царском режиме пришлось непросто. Его репрессировали в 1935 году, отправили в Магаданские лагеря. Спасло широкое образование: помимо всего, он был фельдшером, лечил людей. Отпустили его в 1937 году. И он сразу уехал в Барнаул. Там отсиделся год, приехал и построил дом в Залоге на улице Интернациональной (с 1958 года – улица Строда).

В этом доме я и родился в 1939 году. Мама, Степанида Самсоновна, у меня из Павловска, из старообрядческой семьи. Рожала как полагается по её религиозным традициям: в доме, без врачей, лекарств. Я её не помню, она умерла от кровотечения, рожая шестого ребёнка, когда мне было 2 года…

Воспитывал нас отец. Перед войной и после он занимал должность приемщика золотых изделий в единственном золотоприемном пункте Якутска. Такая должность, что проверки в доме и визиты сотрудников НКВД были делом обыденным.

Первая школа

– Школьные годы начались сразу после войны. Сложное время. Тогда не было ни богатых, ни бедных. Все жили примерно одинаково, в страшной послевоенной нищете. Ходили в чистом, но в страшных обносках, едва ли не в рванине.

У нас хоть был отец, который работал на серьёзной должности. В основном у ровесников отцы остались на полях Великой Отечественной. Помню, папа после зарплаты на всех троих братьев давал три рубля. Это было маленьким счастьем. Мы сразу бежали к магазину, покупали петушки, они казались невероятной сладостью. До сих пор не ем шоколад, только леденцы.

Учился в школе №1. Её тогда называли «татарской». Татар, потомков ссыльных после Пугачёвского восстания, и вправду тогда в Залоге было много. Татары в Залоге были второй по численности после русских национальностью, а третьими были евреи. По улице Чепалова, где сейчас стоит кинотеатр «Лена», стоял деревянный татарский клуб.

До восьмого класса был лучшим учеником. Порядки в школе были несравнимо более строгими. Директор школы – это царь и бог.  Был у нас заслуженный учитель, преподаватель пения Анисимов, по праздникам он носил орден Ленина и выступал на городских собраниях.

А в школе между рядами он ходил с большой линейкой, прилетало от него так, что запоминалось на всю жизнь, и второй раз пошуметь во время урока уже никто не рисковал.

Такая дисциплина остаётся в крови. В 1970 году меня позвали в школу прочитать лекцию, дети сидели тихо, как полагается, а как прозвенел звонок – открываются двери, и кубарем все вываливаются. Шум, гам. Для меня это стало шоком. Тогда я в первый раз подумал, что так и начинается развал страны.

В общем мы, поколение шестидесятников, имели и лучшее образование, и дисциплину, и стали людьми, которые вывели СССР на первые места в мире. Моя школа была семилетней, в восьмой класс я перешёл уже в школу №3.

В 6 классе отца на полтора года отправили работать замдиректором прииска «Курун-Юрях» на границе с Хабаровским краем, я уехал с ним. Прииск – это две с половиной тысячи заключённых, которые ходили свободно. При прииске была школа, нас там училось восемь человек.

Отец сутками был на работе, а мне подарил бельгийскую тозовку, и я один ходил по той тайге. А после обошёл и все окрестности под Якутском. А потом с отцом на «ветках» встречали ледоходы на островах под Табагой.

Студенческие будни

– Были мысли к концу школы связать свою жизнь с сельским хозяйством. Строил планы на поступление в Тимирязевскую академию. Вот всю жизнь тянуло к земле. Это гены, даётся мне сельское хозяйство, умею и люблю выращивать. Вот верю, что пошёл бы туда – стал бы академиком или руководил бы хозяйством почище того же Грудинина. Но романтика работы геологом, дым костров, любовь к тайге тогда пересилила.

В 1956 году поступил в только что открывшийся Якутский государственный университет. Он открылся поздно, где-то к концу октября, когда уже везде шла учёба. На наше геологическое отделение поступили 43 человека. Все парни, ни одной девушки. Учили нас в основном преподаватели из Петрозаводска. Очень были сильные научные кадры. Довели наш курс до конца и уехали домой.

Не скажу, что очень уж было сложно учиться, скорее, интересно. А ещё выручала фотографическая память. Запоминал материал страницами. Все думали, что пользуюсь шпаргалками, всё хотели поймать.

На одном из предметов как-то не сошёлся с преподавателем, и он меня в отместку не спрашивал до конца курса. А я готовился к каждому занятию. Преподаватель дотянул до последнего дня, только у меня не было ни одной оценки. После вызвал и начал меня гонять по всем темам. Что он только у меня ни спрашивал, но дело в том, что учебник я выучил наизусть. До сих пор помню его удивлённые глаза.

Проблемы у меня возникали с ректором Авксентием Мординовым – я же отказался от вступления в комсомол. И тем более речи не шло о партии. Я же видел и систему НКВД, и то, как охраняли заключённых. Это просто невероятно, что могут творить люди, когда у них неограниченная власть…

И как я мог при этом идти в комсомол? А Авксентий Егорович на меня давил, но я ему отвечал: «Отчисляйте, сразу пойду поступать в Тимирязевскую академию…» Конечно, были и в комсомоле, и в КПСС очень достойные люди, абсолютно честные. Но я тогда был весьма упрямым, максималистом.

Стать сильным

– Еще в 1957 году я договорился с ребятами и пошёл работать в бригаду грузчиков Якутторга. Причала тогда не было, баржи подходили к берегу, и выгрузка проходила вручную.

Мука в кулях по 70 килограмм считалась самым лёгким и простым грузом. Два человека на барже укладывали её на транспортерную ленту. Два человека принимали и сгружали в штабеля. 12 часов одна смена, 10 минут отдыха каждый час.

Отец сразу сказал: «Ты что творишь? Зачем тебе это?». Ответил, что тайгу знаю, жизнь видел и понял, что мне нужны мускулы – такие, как у грузчиков, а эти люди считались в Якутске самыми-самыми.

И в итоге работал с ними вровень, носил на спор негабаритные грузы в 130 килограмм. Вот только грузчики вокруг меня все были рослыми, а я среди них маленький, ростом 170 см. Но с железной мускулатурой. Эта работа дала не только силу, но и выносливость, которая позже пригодилась, даже больше.

Платили хорошо, не помню уже, сколько, но с того периода про деньги я уже не вспоминал. И всегда знал, и был уверен: сколько мне надо, я всегда заработаю!

Королева грузинских кровей

С первого курса поставили на профсоюзное поприще. И как-то на одном из университетских собраний увидел Ирину. Она перевелась к нам из Краснодарского края, училась на историка, отец у неё был геологом, работал по направлению «Дальстроя». Умнейшая девушка, интеллигентнейшая.

А я занимался тогда самбо, увлекался Хемингуэем, ну и работа грузчиком сделала меня далеко не последним парнем. Пригласил её на танцы, и у нас всё завертелось. Через год мы поженились.

Красивейшая девушка Якутска, мама у неё из грузинских князей, а отец тамбовский. Обращали на неё внимание, заглядывались и здесь, а тем более уж за рубежом смотрели, как на королеву. До старости приходилось порой, если переходили границы приличия, выкидывать мужиков из автобуса. Ушла она раньше меня. Тяжело заболела в 2000 году. Девять лет я носил её на руках… Так многое мы с ней не успели вместе сделать.

По тундре и тайге

– После учёбы в 1961 году пришел работать в центральную Якутскую геологосъёмочную экспедицию, взяли сразу, потому что меня уже знали хорошо по практике. Проходил её в 1959 году, где встретил своего будущего друга Анатолия Петрова, он был начальником партии. Произвёл на геологов хорошее впечатление, ходил в маршруты, удивлялись, что так хорошо хожу по тайге.

В первый год на сезон не успел, трудились над реферативными работами. А на следующий год уже вышел в поле. Работали в районе Муруна, где верховья Чары. Очень сложный тогда был сезон. Но я выдержал, защитил все материалы и в 1963 году уже поехал начальником партии на Амгу.

Проще, наверное, сказать, где я не был в Якутии. В западной её части только разве что на притоках Лены. Честно говоря, я сторонился работы на алмазах. Она кажется мне неинтересной, примитивной. На алмазах одна порода – ищи кимберлит, и всё. Очень маленький круг минералов.

Куда более захватывающе искать рудные месторождения того же северо-востока, особенно Верхоянья. Или хотя бы по нефти и газу.

Эндыбал, Чочимбал, дошёл до Адычи по притокам, на Нельгесэ открыл первое крупное месторождение серебра. Ходил по Колыме и её притокам.

Очень много летали по горам. Попадал в две страшные аварии на вертолете и в две очень тяжелые вынужденные посадки. Уже в наше время, когда в первый раз лёг на МРТ, врачи после него смотрели на меня очень подозрительно. Всё спрашивали: «А как вы вообще ходите, у вас на позвоночнике живого места нет?» Ну я не знал даже, что и отвечать, скорее всего, мышечный корсет у меня такой, что всё держит. Не было бы его, может, тогда и не выжил бы. Сам-то я неудобств особых не чувствую.

Джунгли Вьетнама

– Был в моей жизни и Вьетнам. Я, когда предложили, отказывался лететь: у нас такие работы предстояли в Тикси, новая партия по золоту… Но вызвали прямо с рабочей партии.

Уезжал за границу – беседовали со мной на Старой площади в Москве. И там меня очень серьёзные люди спрашивали: «А как вообще вас выбрали?». Не комсомолец, не партиец, да ещё и со второй формой секретности.

А я им: «Вы посмотрите на мою советскую рожу, как я с ней могу где-нибудь остаться. Я ведь Родину люблю не на словах. Высади меня хоть в Антарктиде – приду в Якутск пешком…». Они посмотрели, посомневались, но отправили, тем более что отправляли с семьёй, а супруга была партийной.

Во Вьетнаме работал с двумя коллегами – немцами Гюнтером и Вальтером. Один маленький, а другой крупный. Оба ездили на велосипедах. Хоть и было некое предубеждение к немцам, но оказались они простыми и мировыми мужиками.

Вообще, когда вспоминаю Вьетнам, его трудолюбивый народ, у меня сердце сжимается – как они там тяжело жили. Чашечка риса утром и такая же вечером – весь их суточный рацион. У вьетнамских геологов была заработная плата 200 донгов. Пачка сигарет «Столичные» стоила 70 донгов. Я клал пачку сигарет на стол, когда мы собирались на рабочие совещания.

А подумаю об американцах и что они там творили – сжимаются кулаки, так и хочется врезать им. Всё, что могли, сожгли и отравили. Позже мне пришлось работать с канадцами и американцем. Ну так скажу: приходилось ставить на место последнего.

А с вьетнамцами сработались, я их консультировал сначала по олову, а потом и по всей геологии, просили остаться. Но дело такое, что в гостях хорошо, а дома ты чувствуешь себя нужнее.

Удивительные встречи

– Я встречался и работал со многими выдающимися людьми, с которыми было действительно интересно. Но самая удивительная встреча у меня была в 1959 году: я встретил человека, которому было не меньше 110 лет. Жили мы рядом и разговаривали больше недели. Этим человеком был один из последних олёкминских скопцов по фамилии Густокашин. Его сослали с матерью, которая оскопила его в 12 лет.

На практике сижу как-то утром на берегу реки, вижу – идёт человек ростом под два метра, но худющий, кости и кожа, килограмм под 45-50 весом. Казалось, ветер дунет, и он улетит. И начинает говорить очень тонким, даже писклявым голосом. Так и познакомились.

Густокашин до революции был одним из богатейших людей района. В своё время построил в Олёкме паровую мельницу, которая потом уже при СССР долгие годы выполняла роль олёкминской электростанции.

А тогда он снабжал мукой всю округу и золотые прииски от Нерчинска до Алдана. Его, конечно, раскулачили, но оставили при мельнице механиком, потому что никто другой в ней бы и не разобрался. Так он и остался, заработал даже на советскую пенсию. И когда ему было уже далеко за сто лет, каждое лето он собирался и убегал вместе с собакой из Дома пенсионеров. Садился на лодку и уезжал за 200 километров на моторке в посёлок Киндигир. Такой очень чистый душой человек, каких уже и не встретишь. Говоришь с ним – как родниковую воду пьёшь.

О геологии

– Геология Якутии – как наука, люди, которые в ней работали и работают – одни из лучших профессионалов в мире, а в период конца СССР и были лучшими в мире. Здесь работали сильнейшие экспедиции.

Одна из важнейших работ моей жизни началась в 1986 году, это участие в работе над геологической картой. Она состоит из 11 блоков, над каждым из них работали ведущие геологи Якутии. Я работал лично над западноверхоянским блоком и возглавлял общее руководство этой работой.

Никогда не мог бы подумать, что буду уставать над вроде бы бумажным трудом больше, чем в геологических партиях. Помню, что идешь домой, а тебя аж шатает…

Мы посвятили этой работе без малого 20 лет. И самое главное – довели ее до конца, успели сделать. Защитили эту карту в Японии, городе Киото. Её называли уникальной работой. Ценность её в том, что на этой основе можно продолжить другой труд – металлогению, выявить закономерность образования и размещения месторождений полезных ископаемых в Якутии, в мире. Начинали этот научный труд около 150 человек. Закончили вчетвером. Остальных уже нет на этом свете.

Никогда не думал, что заболею сам. Но в пандемию догнал ковид и меня. Сложно переболел, держался до последнего, шёл и падал. Но снова встал. Дел ещё много. Сейчас задача – за октябрь нагнать спортивную форму и продолжить писать книгу.