Ветеран Афганистана и авиалесоохраны: огонь, вода и работа за идею

Михаил Васильевич Иванов всю жизнь проработал в авиалесоохране – от десантника Верхневилюйского авиаотделения Якутской базы авиаохраны лесов до его начальника. А этого могло и не быть, если бы не служба в армии. И не просто в армии – в Афганистане.

Настой на верблюжьей колючке

– Меня по здоровью в армию брать не хотели. Я и так, и сяк упрашивал – ни в какую. Потом повезло: в осенний призыв 1983 года пришла разнарядка на 25 водителей, а у меня права были. Ну, в военкомате и махнули рукой: езжай, пусть тебя в Якутске списывают. А там не списали, хотя, конечно, тоже уговаривать пришлось.

В Афганистане оказался в апреле 1984-го, после учёбки. А там, в экстремальных условиях, организм перестроился, и все болячки прошли. Повезло.

Служил я в Северном Кундузе – это полустепь-полупустыня. По весне – тучи перелётных утиных стай: когда одни на посадку идут, другие взлетают. Три-четыре дня без передышки. Никогда больше столько уток одновременно в одном месте не видел. Думалось: может, они в наши края летят? А ещё странно было смотреть, как они в эту степь садятся, где ни капли воды нет.

Поначалу там постоянно пить хочется. С утра нам даже выдавали настой на верблюжьей колючке в 900-граммовой фляжке на человека. Предполагалось, видимо, что этот настой поможет нам, как верблюдам, переносить жажду.

Норма воды на троих – 18-литровое ведро в сутки на всё про всё, то есть не только на поесть-попить, но и помыться-постираться.
А без ежедневной стирки там никак – гимнастёрка от соли белая, если не стирать, ткань долго не выдержит. Хорошо, неподалеку электростанция была, можно было туда за водой сходить. Она армейская, но обслуживала ещё несколько окрестных кишлаков. Какие-то кишлаки вообще считались коммунистическими, как им туда свет не протянуть? А дальние кишлаки, конечно, без электричества сидели.

Но что со светом, что без света – жизнь у них нелёгкая была. В одном кишлаке – такие контрасты: кто побогаче – по коврам ходит, безворсовым таким, вроде гобелена, но у большинства полы в домах земляные – когда я это увидел, сразу вспомнил рассказы своей бабушки о житье в якутской юрте.

Ысыах в Северном Кундузе

– С местными общались, ещё как. Они к нам часто наведывались: за соляркой или ещё за чем. Кто-то просто просил плеснуть в канистру, а кто-то на обмен магнитофон притащит, джинсы там, одеколон. Или наркотики. Последние пять месяцев я был замкомвзвода, сам отслеживал, чтобы никто из моих солдат этим не увлекался.

Афганцы – прирождённые коммерсанты с малых лет. Мальчишки лет семи – уже стреляные воробьи. И по-русски лучше меня говорят. Взрослые их в качестве переводчиков с собой приводили. А у нас свой был – таджик Рустам, и переводчик, и прораб: когда мы в горах на тропе службу несли, под его началом не только казарму и столовую из камней и глины сами себе построили, но даже баню. Правда, из-за дефицита воды мы там больше парились, чем мылись: плеснёшь на раскалённые камни воды – хорошо!

А внизу, в гарнизоне, в палатках жили, в землянках. Помню, один парень, ленинградец, раздобыл белые простыни, сшил их и сделал в землянке что-то вроде натяжного потолка. Он же больше всего и перед Новым годом старался красоту навести: поделки всякие, ёлочные игрушки, хотя полноценной ёлки у нас не было – у вертолётчиков можно было только веточками разжиться. Но и то хорошо: установишь их по углам, и по всей землянке хвойный аромат плывёт. Глаза закроешь – как дома.

А ещё мы там ысыах праздновали. Нас, якутов, в гарнизоне трое было: я, сунтарец Степан Ксенофонтов из Кутаны, а через полгода вилюйчанин Пётр Тимофеев присоединился. Так-то мы нечасто виделись, но ближе к дате графики свои специально выстроили таким образом, чтобы обязательно собраться и посидеть, поговорить всласть по-якутски. И оладьи пекли, а как же! Вместо сковородки приспособили крышку от воздушного фильтра «КамАЗа», так что у нас не только оладьи, но и пирожки были. Ну и что, что начинка из консервов, всё равно вкусно, а главное – ысыах отпраздновали.

Чемпионы гарнизона

– Каждую неделю устраивали нам состязания по стрельбе – проверяли навыки. И там мы со Стёпой чередовались: неделю он – чемпион гарнизона, неделю – я. Приз был переходящий – коротковолновый радиоприёмник. Вообще-то они в Афганистане были под запретом – а ну как настроится кто на «Голос Америки» – но у нас было вот так.

Заполучить КВ на недельку – радость для всех: зарубежную эстраду послушать, новости из дома. Однажды я его с собой в горы взял, переключал каналы, и вдруг зазвучала… песня группы «Чолбон»! Ушам своим не поверил: якутское радио в Афганистане ловится? Но дальше всё пошло на китайском или корейском. Я потом долго эти каналы периодически прослушивал – нет, больше такого не повторилось. Так и не знаю, что это было.

Из гарнизона мы периодически уходили на операции, я – обычно радистом. А так и шофёром был, и пулемётчиком – всё попробовал.
Ещё мы колонны сопровождали, которые везли по кишлакам гуманитарную помощь – муку, сахар, соль. Там и врачи были: проводили осмотры, назначали лечение. Но и такие колонны душманы обстреливали. А мы охраняли.

Хотя в основном контролировали караванные тропы. Там граница с Китаем близко, мешочники туда-сюда ходят, а чтобы под видом товара не протащили оружие, мы там и стояли.
Выглядело это всё, как в историческом фильме: верблюды с тюками, люди в чалмах, разве что с автоматом Калашникова на плече. Но у многих ружья дедовские были, старинные. Для самообороны караванщикам носить оружие не возбранялось, а вот недозволенный груз – это, конечно, криминал, это мы пресекали.

«Наблюдай за горизонтом»

– Осенью 1985-го я должен был на дембель уйти. Должен был, да не ушёл. Подумал: приеду, и что – всю зиму без дела сидеть? Остался до весны 1986-го. Все эти шесть месяцев мы в горах одну тропу охраняли. Мы – это 18 человек, я за старшего. 18 человек – 18 национальностей со всего Союза.

А девятнадцатым был «пенсионер» Пират. До ухода на заслуженный отдых с саперами мины искал, а как пришло время – его к нам на блокпост отдали. Исключительно умный был пёс. Немецкая овчарка. Несмотря на всё своё дружелюбие, службу знал. Скажешь ему: «Наблюдай за горизонтом», – и если где-то далеко чабан с отарой покажется, он обязательно гавкнет. А какой тактичный был – даже воды не просил. Хотя полведра у него постоянно стояло – это как закон. Положенная ему норма.

Так мы и несли службу. Наблюдали, фиксировали, сколько человек прошло, сколько верблюдов. Обстановка в целом спокойная была, но, как водится, постреливали: или провоцировать пытались, или проверяли, на месте ли мы.

Но у нас был приказ: если стреляют в зоне видимости – отвечать, однако не преследовать. Если что – связывались по рации со своими, прилетал вертолёт, совершал облёт, и все затихало.
Я тогда ещё не знал, что моя последующая жизнь тоже будет связана с вертолётами.

«Взрывчатка спасла»

– После армии устроился в Верхневилюйское авиаотделение десантником. Там нужно было здоровье, как у летчика.
В начале 1990-х в Быраканском наслеге пожар разгорелся – верховой. Несётся по сосняку – аж гул стоит. Часть наших в озере спаслась: нырнули, и огонь над ними прошёл. А рядом с нами озера не было. Пытались взрывами потушить, а он же поверху идёт, что ему эти взрывы.

И всё же именно взрывчатка нас и спасла. Когда огонь подошёл, заложили её вокруг себя, я растолковал, как в землю вжаться, как рот при взрыве открыть – и рванули. Живы остались, хоть и оглохли малость. А скарб сгорел, но это дело наживное.

28 лет я в своём авиаотделении прослужил. На моих глазах всё и строилось, и разваливалось.
В нынешней ситуации системные ошибки видны невооружённым глазом. Леса федеральные, перед тушением или даже просто облётом надо разрешение взять, на это время нужно, а пожар ждать не будет.

Вот смотрите: пока спутник засечёт возгорание, пока пойдёт по инстанциям от Дальнего Востока до Москвы – сколько времени пройдёт? А если день жаркий, ветреный? К тому же и разрешение на тушение не всегда можно было получить. Угрожает населённому пункту? Нет? Газопровод там есть? Нет? ЛЭП проходит? Нет? Отбой.

В советское время в пределах своего района ты был обязан потушить любой пожар, как бы далеко он ни находился. Их, кстати, порой и больше возникало, чем сейчас, но им разгораться не давали, вот в чём дело.

«Тот, кто работает за идею»

– При 5-м классе пожарной опасности облёт полагалось делать два раза в сутки – утром и после обеда. И был норматив: не потушишь пожар за трое суток – лишишься премии. Поэтому вовремя тушили. 1-2 дерева загорелось – высаживаются 2-3 десантника и тушат.

А если пожар всё-таки разгорится – стихия же – на подмогу прибывали отряды из Нюрбы, Сунтара, Вилюйска. Да и штат большой был: в 1986-м, когда я пришёл в авиаотделение, там 61 парашютист работал. На всю республику – 1700 парашютистов. А перед развалом службы оставалось всего сто человек. На всю Якутию.

Сейчас деньги выделили, людей обучают, но наставников нет. Нас-то в своё время «старики» всему учили, и то пока опыта наберёшься – не один год пройдёт.
Необученному человеку на лесном пожаре делать нечего. Когда имеешь дело с огнём, всё должно быть точно рассчитано, распланировано, никаких надежд на «авось». Плюс кратность патрулирования увеличить бы.

И ещё одно. Работа эта тяжёлая, постоянно выдерживать такую нагрузку может только человек, который работает за идею, а тот, кто послабее духом и телом – уйдёт, сколько ему ни плати.
Фото предоставлено героем материала.