«Весны моей златые дни»: Франсуа Модеме об участии в Донецком ополчении и оперном искусстве

Гала-концертом под открытым небом завершился II Международный конкурс оперных певцов имени Айталины Адамовой, собравший артистов из России, Монголии и Белоруссии. Самарский академический театр оперы и балета представлял на нем тенор Франсуа Модеме, за чьими плечами – Донецкое ополчение и бои с исламскими экстремистами. Чтобы понять, как это сочетается с оперной сценой, мы поговорили с ним сразу после прослушивания.

«Донбасский характер»

Он начал с того, что оперное пение среди молодых во Франции сейчас «очень не в тренде», хотя голос «уважают»:

— Но в России голос уважают намного больше, а театр занимает огромное место в культурной жизни. Во Франции интерес к этому падает с каждым годом.

И все же, несмотря на это, он поступил в родной Шампани в музыкальную школу – сначала по классу фортепиано, потом перешел на вокал. Но затем оказался в Военной академии, однако сразу после выпуска, получив звание старшего лейтенанта, подал в отставку и поступил в музыкальное училище. А в Россию его привела… дружба.

— Мои друзья – потомки русских эмигрантов, уехавших после Октябрьской революции. С одним я познакомился в школе, с другим – в Военной академии. Приехали мы в Донецк и сразу решили, что это место для нас. Донбасский характер действительно существует, и мы поняли, что хотим там развиваться и учиться.

Это было самое начало Русской весны, и мы пошли в ополчение. Одевались в то, что нашли, что было с собой, что дали друзья. Язык я тогда знал очень плохо: только алфавит и несколько слов, но те, кто был рядом, радовались, что я с ними — для них это было как интернациональная бригада, как «Пятнашка», которая была сформирована из представителей всех народов, считающих себя русскими.

«Мы всех возьмем!»

— Это было настоящее боевое товарищество. Дружба, коллектив – вот что там важно. Если это есть – победа будет. И это могут понять только те, кто там был. Так что это как закрытый клуб. И… там нет атеистов. Я крестился в 2018 году в церкви при Донецком металлургическом заводе.

Купель (или, как ее называет Франсуа, «крещеный бассейн») этого храма находится под землей:

– Это очень редкая штука. А родителям сообщил уже потом. Они меня, конечно, в свое время крестили в католической церкви, но католическая церковь – это, возможно, уже не то, что было.

Кстати, военное образование мне  помогло не особо. Оно не имеет ничего общего с настоящими боевыми столкновениями.

Но стрельба – всего один процент жизни солдата, нужно еще уметь обустроить свой быт. Например, в подразделении обязательно должны быть куры, чтобы постоянно была яичница и вообще хорошая еда. Кормили неплохо, кашей с тушенкой, но необходимо разнообразие. А в ближнем тылу, в пункте дислокации роты всегда найдется, кому присмотреть за хозяйством.

Конечно, и кошки к нам постоянно приходили, и собаки – овчарки из них самые преданные. Кто-то терялся, когда мы уходили дальше, кто-то потом находился. Питомцы человеку необходимы — и на войне, и не на войне. Часто бывало — проводим эвакуацию гражданских из подвала, и ребенок спрашивает: «А можно я возьму попугая с собой?» Конечно, мы возьмем попугая! И хомячков. Мы всех возьмем. И едем потом — целый зоопарк в грузовике или в пехотной машине.

«Решающая фаза в истории мира»

— С 2014 по 2016 год – это была необыкновенная фаза моей жизни, очень активная, когда я мог, впервые оказавшись среди незнакомых людей, разделить с ними их жизнь, стать ее частью. И это очень теплые воспоминания. А еще это была решающая фаза в истории мира.

Из Донецка я уезжал в Ирак. Арабского не знал, как и русского во время приезда в Донецк. Прилетел, нашел, как ни странно, магазин книг, купил арабско-английский словарь и курдско-английский – там разные народы живут, и надо знать их языки. Арабский все понимают, но не все говорят. И я не могу сказать, что говорю на нем свободно, но читать научился, это главное.

А еще в тех местах все поют. У них есть очень интересные гаммы, лады. Треть тона, четверть тона… Национальный инструмент – уд, есть и свои гитары. Но пение там не было главным. Оно стало главным, когда я вернулся в Донецк.

Тогда я начал работать в агитбригаде и одновременно – преподавать французский язык в Техническом университете. Это было время жуткой нехватки персонала, нужны были все подряд, но я думаю, что справился. А через два года понял, что хочу заниматься только вокалом. И меня взяли в Донецкую филармонию.

Мы постоянно гастролировали по Донецкой Народной Республике – я знаю там каждый городок, каждое село. Сейчас выступают в основном в городах, а мы в то время пели и в селах. Пели абсолютно все – французский шансон, романсы, арии на всех языках и советские шлягеры. Я их выучил – это очень красивая музыка, красивое сочетание академического пения и эстрадного жанра. Советские шлягеры там вне конкуренции, как и хиты французского шансона – от Эдит Пиаф до «Нотр-Дам де Пари». Песни Эдит Пиаф прекрасно ложатся на мужской голос: «Жизнь в розовом цвете» и «Нет, я не жалею ни о чем» мне очень подходят. А в «Нотр-Дам де Пари» я часто пел все мужские партии.

«Всему свой час»

— Когда-нибудь, возможно, я напишу воспоминания. Потом. В свой час. Найду время. А сейчас учусь, работаю, гастролирую.

Мои любимые партии – Ленский в «Евгении Онегине», Герман в «Пиковой даме», Гвидон в «Сказке о царе Салтане». Партия Дона Хозе из «Кармен» для меня – вершина мелодики и по-настоящему трогательная история.

В этом сезоне я пел Неморино в «Любовном напитке» и Тамино в «Волшебной флейте». Остальные роли не такие важные, чтобы их отмечать. Конечно, Трике в «Евгении Онегине» и вообще все французы попадают в мои руки. Если говорить о Трике, то он «сделан» так, чтобы быть разным: может быть шарлатаном, может быть добрым, может быть злым. А я стану таким, каким его видит режиссер. Но все-таки слишком добрым он быть не может: он же среди бомонда, где все искусственно, и главное для него – получить с них деньги. И для этого все эти куплеты, реверансы и французские красивые слова. Он там любимец – но это ради денег. Самый интересный ракурс для Трике, и не только. В любом образе должно быть что-то такое, какая-то теневая сторона. Без этого театр – не совсем театр.

Чем занимаюсь, кроме пения? Сейчас читаю «Пиковую даму» Пушкина и уже понимаю почти все слова. Сколько знаю языков? Человеку моей профессии надо обязательно знать языки оперного искусства — итальянский и немецкий, так что я понимаю, о чем пою, и разговаривать могу на базовом уровне.

Снится ли война? Нет. Всему свой час. Есть время для борьбы. Есть – просто для жизни, когда надо идти дальше и не думать о том, что было. И бояться не надо. Когда происходит действительно что-то страшное – как раз в эти мгновения страха нет, ты о нем не думаешь. Так что надо просто жить и дорожить каждой минутой.