В Русском театре состоялась премьера спектакля «Как Миша Бальзаминов за счастьем ходил»

1 декабря на сцене Русского академического драматического театра при полном аншлаге прошел премьерный показ спектакля режиссера Дмитрия Бурханкина «Как Миша Бальзаминов за счастьем ходил» по пьесам Александра Островского, 200-летие которого мы нынче отмечаем. Конечно, всех желающих зал не вместил, но теперь его можно будет увидеть только 28 декабря и на новогодних каникулах (следите за анонсами).

«Иные краски»

Однако эту постановку просто необходимо будет повторить и 8 марта, потому что спектакль получился самым что ни на есть женским. Мишенька там вообще единственный персонаж «мужеска полу».

Исполнитель главной роли Александр Сердюков с честью выдержал это испытание, в одной из сцен и вовсе перевоплотившись в два диаметрально противоположных образа, причем не сходя с места и безо всяких переодеваний: повернется эдак — и на месте божьего одуванчика Мишеньки зритель уже видит лихого служаку Лукьян Лукьяныча, от которого девице не укрыться и за высоким забором… Филигранное актерское мастерство! Это надо видеть.

И в том, что артист сказал перед премьерой, он уловил самую суть спектакля: «Это классика, это незыблемо, это глыба, но в несколько иных красках. И тем, кто любит творчество Островского, и тем, кто далек от него, особенно подрастающему поколению, нужно посмотреть и такой вариант трактовки».

Действительно, эти несколько иные краски предназначены, наверное, именно для молодежи, которую не заставишь ни засесть за классику, ни посмотреть в театре, если не осовременить ее каким-то образом.

«У Лукоморья дуб зеленый»

Здесь все работает на это. Прежде всего, сваха Акулина Гавриловна (Алла Бузмакова) с ее налетом инфернальности, возникающая в раскатах грома — настоящая бинесвумен в брючном костюме. Или девицы Пеженовы — Анфиса (Екатерина Зорина) и Раиса (Мария Ларина), принимающие позы заправских йогинь. Психоделическое музыкальное сопровождение с соответствующим визуальным рядом в одной из сцен — туда же.

Но несмотря на все вышеперечисленное — это действительно «глыба», действительно «незыблемое», и за всеми «иными красками» все равно проступает основа основ — русский классический театр. И актрисы в этом материале «купаются».

Те же сестрицы Пеженовы могут не только в йоговские асаны становиться, но и балетные па выделывать — суть их от этого не изменится. О, вопль женщин всех времен: «Тоска, Анфиса!» — «Тоска, Раиса!». И с какой страстью они это отыгрывают!

В предшествующей сцене Екатерина Нарышкина (вдова Антрыгина) и Марина Слепнева (знакомица ее, Пионова) играли с не меньшим темпераментом, но им, красавицам в одинаковых белых бальных нарядах, по роли не полагалось «хулиганить».

А образы Анфисы и Раисы получились с перчинкой — глаз не оторвать. И ножки в йоговских позах хороши, и песня дуэтом «У Лукоморья дуб зеленый» пробирает до нутра: когда «поднадзорные» девицы надрывно выводят «златая цепь на дубе том» — они же о своих оковах поют. И днем, и ночью не кот ученый все ходит по цепи кругом, а они, горемычные, Анфиса с Раисой.

И с тем же стоном восстает из, прошу прощения, гроба купчиха Белотелова…

Гильдейская вамп

Тут самое время сделать реверанс художнику спектакля Борису Шлямину, при видимом минимуме средств добившемуся максимума впечатлений. Задействовано не все пространство сцены, поэтому закономерно возникает ощущение, что героям тесно в их мире, что он давит на них.

В самом начале действа мы видим помост с сундуком, на котором почивают Мишенька с маменькой Павлой Петровной (Ксения Зыкова) и вокруг которого гремит тазами и мисками кухарка Матрена (Татьяна Медвинская). Далее его то задергивают занавеской, то снова открывают, а когда настает время вступить в дело Домне Евстигневне Белотеловой, пожалте — сваха-бизнесвумен откидывает крышку, и под ней обнаруживается эта дивная женщина.

А она действительно дивная! Наталья Лукьянова в роли Белотеловой совершенно изумительна: даже возлежа в сем предмете домашнего обихода (собственно, ее поначалу и не видать толком), она держит зал — да что там зал, она и стадион бы удержала, а уж когда происходит явление истомившейся купчихи из недр сундука — даже не в полном, заметьте, объеме — публика сходит с ума.

И чертовщинки Домне Евстигневне режиссер отсыпал полной мерой: в ту минуту, когда она поднимается со своего одра вся в белом — ну чисто гоголевская панночка! А когда одной левой затаскивает в сундук обомлевшего Мишеньку — ведьма, как есть ведьма! Вурдалачка, от которой нет спасенья…

«Милость к падшим»

Но не подумайте, что спектакль дышит сплошной инфернальщиной. Один из самых пронзительных моментов спектакля — когда затурканная Матрена («Матрена-удавить-тебя-мало» по версии хозяина) при звуках любящего голоса, окликающего ее по имени, сначала не верит своим ушам, а потом распрямляет хрупкие плечики и вся устремляется ему навстречу — и тут же угасает на глазах: исполненный нежности оклик превращается в зов недовольной хозяйки…

Да, этот спектакль — спектакль русской школы, которая призывает «милость к падшим», которая и в маленьком человеке видит человека.
Единственно, что лично мне показалось непонятным — местный, так сказать, колорит в сцене ворожбы Павлы Петровны. Нет, идея-то как раз понятна: усилить сцену языческого обряда соответствующим музыкальным сопровождением, но неистовство хомуса вкупе с воем волка и ржанием коня выглядит здесь все же несколько инородно.

Слов нет, сцена получилась динамичная, и даже очень, но второе действие спектакля и без того динамичное, а это мощное вторжение в ткань повествования воспринимается… да как вторжение и воспринимается. Впрочем, режиссеру виднее. Тем более что ворожейно-хомусное буйство обрывается внезапно, и следующая за этим сцена бьет на контрасте как обухом по голове.

А спектакль действительно нужно увидеть и тем, кто любит творчество Островского, и тем, кто далек от него. Подрастающему поколению — особенно. С премьерой!