Участник поискового отряда Айсен Тыасытов — о Вахтах памяти под Волгоградом и Ржевом

Сегодня у нас в гостях сотрудник Восточно-Сибирского территориального управления Росрыболовства Айсен Александрович Тыасытов, который с 2018 года занимается поисковой работой.

На подступах к Сталинграду

– Началось всё ещё тогда, когда я учился в Якутском филиале Юридического полицейского колледжа. ГБУ «Победа» провело соревнования для студентов, где мы заняли первое место и выиграли путевку на Вахту памяти, которую проводят два раза в год: весеннюю – в апреле-мае, осеннюю – в августе-сентябре.

Направлений несколько, и кто куда поедет, определяют обычно с помощью жеребьёвки. В 2018 году это были Севастополь, Тверская, Новгородская и Волгоградская области.
Нам выпало работать в Волгоградской.

Поехали большой группой. Были ребята из нашего колледжа, пединститута СВФУ и Якутского педколледжа, а командиром был Николай Николаевич Чеботарев из таможенной полиции.

Неподалёку от села Россошка Городищенского района Волгоградской области, в полутора-двух километрах, есть советское мемориальное воинское кладбище, а напротив – немецкое.
За мемориалом – поле, там мы и разбили свой палаточный городок.

Электричества не было (заряжать телефоны ходили в музей у мемориала), вода привозная. Работали примерно в шести-семи километрах от лагеря, нас туда возили на автобусе, который выделила администрация области, и на машинах «соседей» – поисковиков других отрядов.

Первые два дня находили только железо, а на третий наткнулись на яму, где обнаружили от шести до восьми бойцов. Почему от шести до восьми? А как ещё скажешь, если не все кости на месте.

Видно, хоронили их в спешке, вернее, просто стянули за одежду в эту яму и оставили, свалив в кучу. Так они с тех пор и лежали.
Были среди них и совсем молодые, которым явно не исполнилось ещё и двадцати, были и постарше, лет сорока. Это все по костям хорошо видно.

А всего в свою первую вахту наш отряд поднял 16 бойцов.
Никогда не знаешь, что таит в себе земля, начинаешь всегда вслепую, наугад, хотя и окопы, и воронки от бомб всё ещё хорошо различаются, даже если основательно заросли.

Однако работы много в любом случае: стандартная ширина ям – три-четыре метра, длина такая же, вот с глубиной по-разному бывает: наши окопы, вырытые саперными лопатками, – метра полтора, от силы два, немецкие – глубже.

Мечта поисковика

– О чём мечтает поисковик, перелопатив гору земли? Найти солдатский медальон. Но случается это редко.

Во-первых, люди опасались, что со смертным медальоном точно погибнешь, и просто не брали их.

Во-вторых, это была небольшая завинчивающаяся капсула, внутри – свернутая бумажка с фамилией, именем, отчеством, адресом, данными родных, но сами понимаете, во что за 80 лет может превратиться клочок бумаги…

Наилучшая сохранность – у содержимого тех медальонов, которые лежали не просто в кармане, а например, в кожаном кошельке или ботинке. Но и в таком случае не стоит рисковать, открывая медальон: надёжней всего сдать его экспертам в том виде, в котором нашли. А то мы наслушались рассказов, как бумага на глазах превращается в прах, стоит только отвинтить крышечку.

Если же находишь немца, то при нём, как правило, есть и жетон со всей информацией: номером подразделения, роты, взвода, личным номером. И с этими алюминиевыми жетонами, почти век пролежавшими в земле, ничего не происходит – всё прекрасно читается.

А вот от одежды ничего не остаётся, только пуговицы и остатки обуви – такой в степи климат. Но бывает, и, кстати, нередко, что немцы обуты в наше. Под Сталинградом, да и вообще везде они с наступлением холодов старались раздобыть хорошо утеплённую обувь советских солдат. Так что тут и на другие личные вещи надо смотреть – пряжку ремня, ложку.

Ложки и наши, и немцы при себе носили. Кто-то имя своё выцарапывал, хотя не всегда: на той ложке, которую нашли мы, имени не было – какая-то циферка.

Ещё одно отличие – металлические пломбы на зубах. У наших их нет.
В общем, обычно по зубам, форме головы и личным вещам достаточно легко определить, кто перед тобой.

Степь да степь кругом…

– Часто попадаются такие находки, которым не рад никто – снаряды, гранаты, бомбы. В сухом степном климате они прекрасно сохраняют взрывоопасность. Поэтому безопасность прежде всего, новичок ты в поисковом деле или бывалый человек. Опыт тут никакой роли не играет, поэтому ежедневный утренний сбор начинается с инструктажа по технике безопасности.

Сбор – в восемь ноль-ноль, поэтому даже самые поздние «пташки» к семи уже на ногах, а дежурные встают на час раньше, чтобы успеть приготовить на костре завтрак.

Нагрузки серьёзные: несколько километров по степи намотаешь, потом ямы рыть в тридцатиградусную жару, обратно их закапывать…

Выходных во время вахты нет, так что свои возможности надо здраво оценивать – не всякий выдержит. Днём от зноя запросто может случиться солнечный или тепловой удар, а ночью очень холодно, и от таких перепадов температуры простудиться легче лёгкого, спим-то в палатках.

Во время весенней вахты актуальна и проблема клещей, но об этом, конечно, надо беспокоиться заранее, прививки ставить. А ещё там змеи водятся, опаснее всего гадюки, и тут надо смотреть в оба.

В общем, с учётом вышесказанного, нужно обращать внимание на экипировку, хотя оснащение у нас всегда по минимуму – лететь далеко.

Отряды, которые добираются до места вахты на поезде или машине, даже дизельные генераторы с собой возят. В 2019 году у наших соседей был, и мы ходили к ним телефоны заряжать. А так на вахте обычное дело по два-три дня без телефона жить.

В степи можно и заблудиться – выходишь, бывало, из лагеря с одной стороны, а возвращаешься с другой: такой крюк сделали, а сами не заметили. Случалось, что и поиски потерявшихся организовывать приходилось – нам рассказывали. У нас таких ЧП не было.

Под сенью журавлиных крыльев

– Работа нелёгкая, но она затягивает, не отпускает.

В 2018 году билеты, проживание и питание якутских поисковиков оплатил Президентский фонд, и мы ездили большой группой.

В 2019-м поехали за свой счёт вчетвером, подняли 19 наших бойцов, попутно – двух немцев.

В 2020 году из-за пандемии вахты отменили. А в 2021-м нас было пятеро, и мы поучаствовали сразу в двух вахтах памяти: за десять дней во Ржеве подняли одного солдата, за восемь дней в уже родной для нас Волгоградской области – троих.

Во Ржеве наш лагерь находился возле мемориала – памятника советскому воину, полы шинели которого превращаются в журавлиную стаю.

Организовано всё было очень серьёзно. Питание, проживание – жили в армейских палатках, к местам работы нас отвозили на «Уралах», КамАЗах.

Работать там очень трудно – леса, болота. Воды – по колено и выше, но местами и с головой может накрыть. Вычерпываешь эту жижу кружками, вёдрами, а хуже всего, что ничего не видно – есть тут кто и сколько. Степь отдаёт легче…

В прошлом году в Волгограде на глубине меньше метра среди кучи железа обнаружили солдата: лицо прикрыл руками, колени к груди подтянул, а ноги проводом или проволокой стянуты. В таких позах лежат погибшие при бомбежке. Но тут ноги связаны… Может, в плен попал, и его мучили перед смертью? Сейчас уже не узнать.

Там, где мы кого-то нашли, всегда оставляем небольшие приношения. И другие отряды так делают: сигарету положат, кусок хлеба или плеснут воды, сока, изредка – водки, у кого что есть.

По соседству с нами работали ребята из Омска, Питера, Оренбурга, Москвы, Астрахани, Татарстана. Рассказываем, конечно, друг другу, сколько человек подняли, сколько медальонов нашли, но это просто для информации, никто ни с кем не соревнуется.

Пришёл солдат с фронта

– Кто-то говорит, что пошёл в отряд, чтобы найти пропавшего без вести родственника, но лично у меня таких причин не было. Просто меня всегда интересовала история, а занимаясь поисковой работой, ты не просто прикасаешься к истории своей страны, а в прямом смысле слова погружаешься в неё.

И конечно, в эти майские дни я не могу не вспомнить своего прадеда Афанасия Григорьевича Тыасытова. Он родился в I Бордонском наслеге Нюрбинского района ровно сто лет назад, в 1922 году. Призван в августе 1942-го. Воевал на II Белорусском фронте, в 159-й стрелковой дивизии.

В феврале 1944 года, в самом начале Витебской наступательной операции, был ранен – руку прострелили в трёх местах. После госпиталя, в ноябре того же 1944-го, его комиссовали – отвоевался.

После войны был счетоводом в колхозе (до войны закончил шесть классов), заведовал молочно-товарной фермой, с 1952 года был звеноводом коневодческой бригады, табунщиком, потом стал кадровым охотником. Был почётным гражданином Нюрбинского района, награждён орденом Отечественной войны II степени.

Меня он очень любил, я – его первый правнук. Но ни разу не слышал от него ни слова о войне. Волжские степи и болота подо Ржевом рассказывают то, о чём молчал он. И да, война продолжается до тех пор, пока не похоронен её последний солдат.
Фото предоставлено героем материала.