Таланты Ивана Степанова: народный артист России о жизни на сцене и вне ее

Талантливый человек талантлив во всем: народный артист России и Якутии Иван Степанов, покоряя страны, народы и жюри престижнейших конкурсов своим удивительным голосом, практически никогда, по собственному признанию, не расставался с карандашом. Даже свой 80-летний юбилей он отметил в один год со своей первой альма-матер – Якутским художественным училищем.

Абитуриент без аттестата

– Поступил я в училище без проблем, хотя приехал с опозданием – и без аттестата. Школу-то не закончил. Сказал: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Пошутил так и ушел. А учитель и директор на тетрадный листок отметки мои переписали, автографы свои поставили, печать приложили и отпустили с миром. С этим листочком я и приехал в Якутск.

А тогда времена сложные были, хрущевские: каждый выпускник обязан был два года отработать в родном колхозе. Я-то пахал, сколько себя помнил – тогда у нас не только сенокос был, но и зернозаготовка, где я дорос до помощника комбайнера. Но справки об отработке у меня не было.

Хотя главным все же был документ о среднем образовании. «У тебя не аттестат, дорогой, а табель успеваемости!» – сказали мне в училище. Однако приняли – в виде исключения: экзамены-то я сдал на четверки и пятерки. А когда в училище сменилось руководство, новый директор удивился: «Как ты без аттестата поступил?» Потом глянул на мои оценки: «Хорошо учишься, оказывается. Ну иди, учись».

Рисовал я, сколько себя помню. И все – с натуры. Простой-то карандаш и перочинный ножик всегда под рукой. Вот Таня моя за вязанием. Сыновья в детстве… Младший, Нюргун, был самым шустрым, а когда я его перед собой усаживал – засыпал.

Старший же, Айаал, с детства был человеком серьезным: скажу сидеть прямо – так и сидит. Я поражался: совсем как взрослый! С четырех его лет понял – из парня будет толк. Он, кстати, и сам с детства прекрасно рисовал, а решил стать агрономом. Мы, если честно, в другой профессии его видели. Но думаем: агроном так агроном, и учиться в Якутске можно. А он в Новосибирский институт поступил. С Эдитой своей там и познакомился. Но свадьба у них здесь была.

Все вместе

– Невестки у нас хорошие. Живут по совести, людей не обижают. Что же до молодого поколения нашей семьи, то рисуют они активно, бумагу не экономят. А кто-то петь пытается. Правда, говорить об этом рано, пусть подрастут.

Нынешние дети, как я посмотрю, очень быстро соображают. Все на лету ловят – через свои телефоны. А там все по-русски, потому они и говорят только по-русски. Достается же за это нам – дедушкам-бабушкам, родителям. Но у наших-то сыновей никто над душой не стоял, как-то сами всему учились, хотя в школе у них, понятное дело, все тоже было на русском языке. А так они, конечно, закулисные дети, в театре росли, куда мы с Таней когда-то вместе пришли.

Таня моя на пять месяцев младше меня. Говорят, женщина должна быть моложе мужчины лет на шесть-семь, тогда они будут на равных. А мы с ней практически детьми были, когда познакомились. Я в училище в 16 лет поступил, на следующий год она из Намцев туда учиться приехала. Поэтому Татьяна Георгиевна смолоду была со мной строга. Под каблук не загоняла, но и спуску не давала.

В верном направлении

– Народная артистка РСФСР Анна Ивановна Егорова тоже была женщина с характером. Помню, каким непререкаемым тоном она сказала, чтобы я в консерваторию ехал. «Кто, – говорит, – если не ты?»

Надо сказать, на сцену-то я уже в зрелом возрасте вышел. Школьная самодеятельность вообще мимо меня прошла, хотя песен я много знал, начиная с «Взвейтесь кострами, синие ночи!» Но оно и к лучшему. Запел бы – «растаскали» бы, как говорится, прежде времени. Хотя в пятом классе была попытка поставить меня с хором, чтобы я спел «Сахам сирэ барахсан», но там я не ко двору пришелся: «Что это – поет, как старик, не надо нам такого».

Кстати, когда я в консерваторию уезжал – нас туда целая команда поехала, 18 человек – меня перед отъездом на телевидение пригласили именно эту песню спеть. Но земляки мои, мегинцы, долго не знали, что я певцом стал, говорили: «Парень какой-то поет, здорово на нашего Ваню Степанова похож».

…Сейчас думаю: в какое хорошее время я жил! Выучился, хотя об учебе особо не думал. Просто чувствовал, что иду в верном направлении. В итоге все сложилось, как надо.

Театр – родной дом

– Театр для нас с Таней был родным домом: мы порой там больше времени проводили, чем в своей квартире. Перед праздниками, когда надо было делать транспаранты, и вовсе до полуночи над ними корпели: широкой кистью – лозунг за лозунгом. Оплачивалась такая работа хорошо – по рублю за погонный метр. А на рубль тогда в столовой можно было наесться досыта. Для молодой семьи с маленькими детьми – деньги нелишние.

Но и с карандашом я никогда не расставался. Ждем, бывало, с коллегами машины, трактора, трамвая… а чего зря сидеть? Вот Наташа Христофорова – балерина, Александр Самсонов – певец Победы, Саша Алексеев – выдающийся тенор, амгинец из Покровки, друг наш – даже перезимовал у нас, когда у него своего дома не было.

Портреты эти теперь – тоже летопись. История театра. А я жил ради театра. Поэтому рад, что нас не забывают, поддерживают. 14 июля, в мой день рождения, сидели мы с семьей за столом, и вдруг заходят с поздравлениями министр культуры, заместитель директора театра, главный инженер…

Ил Дархану Айсену Сергеевичу Николаеву, правительству я тоже благодарен – знаки внимания всегда дороги.
В 2017 году, когда я прощался с ролью Нюргуна Боотура, которого пел сорок лет, на сцену неожиданно вышел Михаил Ефимович со своим подарком – статуэткой, что у меня сейчас на столе стоит, с дарственной надписью «От первого Президента Республики Саха (Якутия)». Я и не знал, что он в зале, и не сказал мне никто…

Дом, в котором мы сейчас живем, тоже Михаил Ефимович построил. Потом время от времени в гости приезжал. Уезжал всегда довольный.

Календарь-дневник

– Да, есть что вспомнить… Я сейчас веду календарь-дневник, который называю «кюннюк» («кюн» по-якутски – день). Записываю туда все, что происходит. Память человеческая – все-таки не компьютер. Хотя у оперных певцов, у которых вся жизнь – слова и музыка, она хорошая.

Еще записываю в свой кюннюк понравившиеся выражения. Вот высказывание Софрона Данилова: «Жизнь – соревнование хорошего с плохим, нового со старым». А вот – Михаила Ефимовича: «Сила народная – великая сила». Ленин субботники организовывал. А наш президент работу на общее благо уподоблял мощи ленского ледохода. Как-то он спросил меня: «В больших театрах Бориса Годунова поешь, в концертах участвуешь… Какой гонорар за это получаешь?» А я не ради гонорара пел. Пел, чтобы наш театр развивался, чтобы через него в России узнавали о нашей республике. Думаю, что заслуга моя – в этом. Какие деньги с этим сравнятся?

Я много где выступал, на самые знаменитые сцены выходил… Но какое бы волнение ни охватило, думаешь: «Собака не подавится, якут не испугается. Сейчас увидите, кто я есть и откуда» – и вперед, позабыв свои страхи. В этом мы сродни спортсменам. Те тоже годами тренируются, а это черная работа, тяжелая. И в узде им все время надо себя держать – режим дня, режим питания. Но чтобы в нужный момент выдать нужный результат, важно уметь собрать волю в кулак.

Вот сейчас на виду и на слуху Айаал Лазарев. Умный парень. Говорит толково, ни перед кем не заносится. Видно, что из интеллигентной семьи, и природа его щедро одарила – у Айаала не только спина широкая, он еще и мыслит широко. Это самое хорошее, что есть в якутах.

А наши парни, которые сейчас воюют в тех местах, где их деды сражались? Автомат у него заклинит – он ножом бьется. Потому что знает: за его спиной – его народ.

«Под свою ответственность»

– В свое время мы по линии обкома и горкома часто на БАМ и АЯМ ездили. На месте Нерюнгри тогда были только просеки в тайге с табличками «проспект Ленина», «проспект Дружбы». В одной из таких командировок в 1976 году я попал в аварию. Отвезли меня в Нагорный, где базировались медики – все приезжие, кто из Москвы, кто еще откуда. Порядки там были полувоенные, да мне-то что, у меня завтра – «Евгений Онегин». Зрители ждут! В общем, вышел под свою ответственность.

Как нас там принимали! И не отпускали потом – все хотели сфотографироваться на память. А у меня не просто травма была – перелом позвоночника. Только я про это решил помалкивать. Мало ли – запишут в инвалиды и попросят из театра. А как я без работы?

Тогда я еще и вольной борьбой занимался. Тренировались в аварийном деревянном домишке: борцы – на одной половине зала, на другой – штангисты. И тягал там штангу травматолог Олег Михайлович Пак. Вот ему я про свой перелом рассказал. Он сразу: «Ваня, пойдем, покажи». Посмотрел – нахмурился: «Мда… Не очень-то», а потом и вовсе: «Плохо дело. Езжай-ка ты к родителям».

А у родителей – сенокос, заготовка дров на зиму. Мы с Таней никогда от работы не бегали. Студентами на каникулы туда ездили, потом – в отпуска. С утра до вечера – на покосе. Свист косы, запах свежескошенной травы – и чувствуешь, как родная земля в тебя силы вливает. Думаю, это меня тогда и спасло. Но Олег Михайлович предупреждал: «Под старость тебе будет очень тяжело». Однако тросточкой я до сих пор не обзавелся, хотя коленный сустав мне наши врачи заменили.

«Лёгкое дыхание»

– Медицина у нас хорошая. Я, к примеру, очень долго маялся искривлением носовой перегородки. Неприятная штука, а для певца – вдвойне. Это меня в пятом классе на кирпичном заводе в Ломтуке шибанула подвесная колесная вагонетка. Толкаешь ее, а как разгонится, подтягиваешься на руках, влезаешь и едешь себе с ветерком. Только вот зевать не надо, а я зазевался, и она с разгону – мне в лоб. И нос, само собой, раскровенила. А последствия потом – на долгие годы.

Я уже известным певцом был, а дышать нормально не мог. И был у меня друг-устьалданец, хирург Афанасий Петрович Ушницкий, но браться за это он опасался – боялся ненароком хуже сделать. И только в 1980-е, перед поездкой в Монреаль, я, как говорится, поставил вопрос ребром. Тогда он сдался, посмотрел и говорит: «Да, искривление у тебя приличное».

Усадил в кресло, вручил баночку, чтобы кровью брюки не залить, и приступил. Долго бился, и все никак. Ничего себе, думаю, даже у коров эта носовая перегородка тоненькая… А Афоня аж взмок: «Кость у тебя, Ваня, крепкая». «Давай-давай, не бойся, не больно совсем», – подбадриваю я его. Он надавил посильнее, и тут как треснет! Дышать сразу легче стало.

«Какие вы выносливые!»

– Но через какое-то время поехал я на стажировку в Большой театр (в Советском Союзе это называлось «четырехмесячная производственная практика») – и начал там гнусавить. Что делать, пошел в поликлинику Большого театра – она у них своя собственная, оториноларингологию всю сами оперируют.

Прием вела Джульетта Артуровна Шахова, у которой лечились все – от Елены Образцовой до Евгения Нестеренко. И консультант при ней – доктор наук, совсем старенькая, но дважды внимательнейшим образом меня осмотрела и вынесла вердикт: «Джульетта Артуровна, тут нужно прижигание с двух сторон».

Этим Шахова занялась сама. Снова сижу я в кресле, держа баночку, слышу шипение, вижу дым, а потом запах пошел – будто мясо поджаривают. А Джульетта Артуровна знай себе тампоны мне в обе ноздри утрамбовывает. Хватка – железная. А как иначе – если солистов Большого театра пользуешь, рука крепкая должна быть. Потом комплимент мне сделала: «Какие вы, азиаты, выносливые!» За один заход, оказывается, полагается одну ноздрю прижигать, а вторую – только через 20 дней.

20 дней я так проходил, а когда все зажило, на меня разом обрушились ароматы столичных улиц – раньше я и не ощущал, до чего они загазованные. Но тут уж ничего не поделаешь – столица.

О внутренних резервах

– Да, благороднейшая профессия – медик. Сколько раз мою Таню поднимала на ноги Земфира Макаровна Кузьмина, заслуженный врач России и Якутии – дочь Анны Ивановны Егоровой, которая меня когда-то в консерваторию учиться отправила. Анна Ивановна мне была как мать. А Земфира Макаровна, соответственно, сестра. Когда она звонит и спрашивает, как мы, как Таня, всегда отвечаю – благодаря вам живы.

А еще есть такое понятие, как внутренние резервы. Человек ведь и сам не знает, на что способен его организм. Алексей Маресьев сколько по лесу полз? И потом не просто к жизни вернулся, а в строй. Настоящий человек. Раньше бы сказали – настоящий советский гражданин.

Так что никогда не надо сдаваться. «Собака не подавится, якут не испугается», – я это уже говорил, не грех и повторить. Народ – он зря не скажет.