Слоны, стулья и башня Татлина

До премьеры балета «Двенадцать стульев» осталось ровно 12 дней. В мастерских театра с февраля кипит работа: на первом этаже высятся у стен зеркала в «золоченых» рамах из монтажной пены, на втором — транспаранты и плакаты с лозунгами 20-х годов (не нашего времени, а столетней давности), в углу «скучковались» расписанные под Гжель слоны, на столах — страусиные перья всех цветов радуги, груда телогреек на полу, а надо всем этим – крылья ангела. Подробности читайте в материале корреспондента газеты «Якутия». 

От Отелло до Остапа

Первым нас встречает столяр-декоратор Александр Марков. Показывая на заготовки стульев, он поясняет: сценическую мебель делают больше обычной – даже самый массивный гарнитур зрительно уменьшается, если смотреть на него из зала. А вес наилегчайший – это же балет. В опере, конечно, все посолидней, но нужно учесть, что декорации будут «ездить» на гастроли, храниться на складе, то есть конструкции должны легко разбираться и собираться.

Задача усложняется, если на стуле по ходу действия не только сидят, но и ломают его. И когда во время спектакля в нужный момент раздается «хрясь!», декораторы испытывают противоречивые чувства: с одной стороны – профессиональная гордость, ведь все верно рассчитали, а с другой – все-таки жалко.
Театр – такое место, где в одну и ту же воду не войдешь дважды.

— «Двенадцать стульев» ставили у нас и раньше, но у каждого режиссера и художника – свое видение, так что сейчас все по-новому, — говорит Александр Николаевич. — Зато интересно! И работа с художниками Москвы, Питера, а теперь и Минска – это бесценный опыт.

Работают здесь с художниками из разных городов — и эпох: основа репертуара – классика, и нередко нужно воспроизводить то, что делали мастера XVII-XIX веков. Например, сам Александр Марков, придя в театр, начал с кровати Отелло.

«Этого парня нам Суорун прислал»

А бутафор Петр Соловьев пришел сюда во время работы над спектаклем «Нюргун Боотур». Пришел подготовленным: в его родной Хатылынской школе Чурапчинского улуса учитель рисования Иван Степанович Билюкин еще в 1987-1988 годах создал кооператив, где мальчишки сами делали коновязи-сэргэ, занимались чеканкой, могли даже изготовить священное древо Аал Луук Мас. И так как этим никто тогда еще не занимался, а потребность была большая, продукция шла нарасхват.

Как же пригодились эти навыки при работе над «Нюргуном Боотуром»! Художник Русского театра Николай Николаевич Попов даже говорил бутафору Петру Владимировичу Иванову: «Этого парня нам сам Суорун прислал».
Петр Владимирович, царствие ему небесное, и стал первым наставником своего молодого тезки. Именно он приучил его работать над двумя вещами параллельно: «Занимаясь чем-то одним, ты уже начинаешь потихоньку обдумывать другое».

Осенью Петр Соловьев съездил на стажировку в Москву, организованную Союзом театральных деятелей.
— Якут глазами учится. Чтобы сделать что-то, надо сначала увидеть весь процесс. Но на гастролях в мастерские просто так не заглянешь – не пустят, а тут мы побывали в святая святых, с нами делились своим опытом бутафоры ведущих театров. И этот обмен опытом продолжается: мы с коллегами из разных городов России – кстати, в большинстве своем это девушки – создали группу в ватсапе. Задашь вопрос – сразу кучу советов пришлют. Свои люди всегда помогут.

«Все архитекторы придут посмотреть»

Опыт много значит и для художников-декораторов, дислоцирующихся этажом выше. Работают здесь мастера, как говорится, широкого профиля. Но и учатся они всю жизнь – недавно вот красили в разные цвета страусиные перья для сцены карнавала в Рио.

— Со страусиным пером работаем впервые, раньше только ткани красили, — поясняет художник-декоратор Ангелина Тимофеева. – От краски для батика перо скукожилось, подошел только анилиновый краситель, с ним дальше и экспериментировали. Чтобы получить изумрудный цвет, смешали зеленый и голубой. Для алого перья долго кипятили в красном. Потом красный разбавили водой и ненадолго макнули в него следующую партию — получился коралловый оттенок.

А перед этим Ангелина Иннокентьевна закончила башню Татлина, которую автор в 1919 году замыслил как памятник революции из стали и стекла. Взметнуться она должна была на высоту 400 метров, и в 1920-е ее макеты не сходили со страниц журналов и газет. Этот символ мирового авангарда мы тоже увидим в балете «Двенадцать стульев».
Высота «башни» — семь метров, ширина – пять, но чтобы повторить все завитки и спирали «визитной карточки конструктивизма», как еще ее называют, все надо было выверять до миллиметра.

Когда-то Ангелина Тимофеева, десять лет работавшая преподавателем художественного класса в родном Кобяе, возила детей в Пензу на олимпиаду по живописи, рисунку и архитектурным проектам имени Татлина, где участников увенчали, как коронами, макетами этой знаменитой башни из ватмана. Все потом бережно привезли их в коробках домой – на долгую память. И вот — новая «встреча». Неделю Ангелина Иннокентьевна работала над ней, не поднимая головы: «Все архитекторы придут на башню Татлина посмотреть». И не только архитекторы, заметим мы.

Жемчуг из мела и бархат из плюша

А вот более скромный символ эпохи — телогрейки, пылившиеся на складе одного из магазинов спецодежды с незапамятных времен. Никто их не брал. Но пробил час, и не простой, а звездный – их выкупили и привезли в театр. Разумеется, танцевать в настоящих телогрейках невозможно, поэтому их выпотрошили, вынимая вату длинными крючками.

«Начинки» оказалось много – еще бы, 31 телогрейка, но так как производство тут безотходное, вата пойдет в дело – на ту же обивку стульев или еще куда.

Ничего здесь не пропадает. Жизнь научила. Старший декоратор Татьяна Георгиевна Степанова многое может рассказать об эпохе дефицита, когда вместо краски приходилось использовать зеленку, йод, марганцовку, фурацилин.

— Чернила «Радуга» разных цветов нас тоже выручали, — вспоминает Василиса Николаевна Бурцева, которая вот уже сорок лет служит театру. – Скупали и типографские краски. Но предсказать результат было нельзя: смотришь – краска вроде замечательно легла, а наутро придешь – уже поблекла. Значит, все заново делать.

Памятные старшему поколению крышечки из фольги от кефирных бутылок тоже шли в дело – их резали на тонкие полоски, и они превращались… Да во что надо, в то и превращались! А мел, краска-серебрянка и клей становились в умелых руках жемчугом – издали не отличишь от настоящего.

Плюш после обработки ацетоном превращался в бархат. Этому научил наших женщин художник-калмык.

— А еще грузин приезжал, монгол был, — вспоминают они. – Мы с разными художниками работали. Почерки у всех разные, это всегда интересно. И опыта наберешься. Они ведь в цехе вместе с нами работали и всегда подробно расписывали содержание спектакля. Это очень помогало в работе: лунный свет изображать на декорации или солнечный, какое время года на дворе – по эскизам это не всегда бывает понятно.
Вот это им бы хотелось вернуть из той, прошлой, жизни, где часто не хватало то одного, то другого, но общения и взаимодействия было больше.

«Все умеем, кроме сварки»

Хотя взаимодействие и взаимовыручка здесь – образ жизни. Заведующая складом Ия Николаевна Копырина (38 лет в театре) вспоминает, как в ту же эпоху дефицита за неимением блесток и пуговиц она помогала перешивать их с костюма на костюм.

— Сейчас мы этим, конечно, уже не занимаемся, — говорит она. – Все можно купить, были бы деньги.

Но привычка к бережливости осталась. На складе среди рулонов новой ткани хранится, к примеру, черный бархат, которому уже лет 20. При отправке в Якутск его плохо упаковали, и от влаги он пошел белыми пятнами, однако не весь, и по мере надобности от него отрезают хорошо сохранившиеся куски и используют для задников и кулис.
Кстати, высота задника – 9 метров, ширина – 14, так что фронт работ большой, ползать с щетками и кистями, передвигая за собой ведра с краской, приходится много.

— Перед премьерой «Спартака» декорации – сложные, многослойные – мы делали здесь, — рассказывают женщины. – А костюмы приехали уже готовые, поэтому швеи нам помогали. И оказалось, что сидеть за машинкой – это одно, а делать то же самое, но на полу – совсем другое. Тяжело с непривычки, конечно. Но справились общими усилиями. По-другому у нас и не бывает: нам помогут, мы поможем.

— Мы все умеем, кроме сварки, — шутит Айталина Васильевна Барчахова.

А художник-оформитель Туйара Попова-Сысолятина просто говорит: «Кто куда позовет – туда и иду». Без дела она не сидит никогда. То в музее театра помогает готовить выставку, то еще что. Сейчас вот помогает швеям.
Поднимаясь в швейный цех, рассказывает про своего сына Сашу. Дети всех здешних женщин выросли здесь. Саша Попов тоже.

— В полтора года вышел на сцену, — улыбается Туйара. – Играл пчелок, белок. А прошлой осенью участвовал в «Богеме». Когда я расписывала слонов, помогал мне, но играть в спектаклях ему нравится больше.
В швейном цеху она тут же садится за машинку, чуть не полностью скрывшись за пышными оборками алого карнавального платья.

Отчего работа спорится

Художнику-модельеру по театральным костюмам Марии Неустроевой здесь выделен уголок, где аккуратно развешены шляпки-канотье и лежат заготовки будущих карнавальных диадем с перьями. Приняв ее на работу в 1991 году, тогдашняя заведующая производственным цехом Матрена Сергеевна Местникова сразу сказала: «Головные уборы – твои», раз и навсегда определив ее жизненный путь.

— Я даже в кино и по телевизору в первую очередь на шляпы смотрю. Сюжет для меня не так интересен, – смеется она.

Над рабочим местом закройщика женского костюма Алины Гаврильевны Яковлевой – множество выкроек. На вопрос: «Сколько их тут?» — она отвечает: «Костюмов будет порядка двухсот. Самые сложные – для карнавала в Рио. Там стразы, оборки, перья. Но каким бы сложным ни был костюм, если артист на снятии мерок и примерке в хорошем настроении – работа спорится, если же не в духе – то и простой наряд начинает «капризничать».

В швейном цеху работают девять женщин, все – мастерицы экстра-класса.

Одна из них, Галина Федорова, пришла в театр в 1981 году, и первым ее боевым крещением стал дипломный спектакль никому не известного студента. «Как сейчас помню – заходил к нам такой модный, с дипломатом в руке», — вспоминает Галина Егоровна. Никто тогда не думал, что сшитые ими кухлянки из двухбортовки – грубой технической ткани объедут весь мир, а сам спектакль – «Желанный голубой берег мой» станет важной вехой в истории якутского театра.

А какая судьба ждет балет «Двенадцать стульев», премьера которого должна состояться 25, 28 и 29 марта? Поживем – увидим.

Фото предоставлено пресс-службой театра.