«Шесть персонажей» обрели свой дом

«Шесть персонажей» обрели свой дом

Постановка Андрея Борисова стала ярким событием в театральной жизни
12:31
28 января 2020
Читайте нас

На сцене Саха театра – «Шесть персонажей в поисках автора». Нужно иметь большое мужество, чтобы снова обратиться к Пиранделло после весьма прохладного, мягко говоря, приема «Гигантов горы», когда актерам (впервые на моей памяти) пришлось перекрикивать гудящий зал.

Но Андрей Борисов (постановщик) и Роман Дорофеев (режиссер) решились, и со второй попытки высота покорилась – пик Пиранделло взят. Зрители и смеялись, и плакали (причем кто-то, по собственному признанию, смотрел постановку второй, а то и третий раз), а на обсуждении после спектакля, которые Андрей Борисов намерен снова ввести в практику, говорили об испытанном катарсисе.

«Это балет»

История шести персонажей, именуемых в пьесе Отец, Мать, Падчерица, Сын, Мальчик, Девочка, и их злоключений в стенах «ритуально-обрядового мистического» театра, вызывая поначалу недоумение, во втором акте достигает высот истинной трагедии.

Да, это катарсис. Иначе не назовешь страшную сцену совращения Падчерицы главой семейства. Такой накал страстей, такая бездна страдания и одновременно – магия. «Это ж балет», — сказал когда-то не знакомый еще Андрею Борисову художник по фамилии Сотников на предложение поставить спектакль по повести Чингиза Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря».

Так и здесь – балет. Рвущее душу танго, которое тут же, на репетиции ритуально-обрядового театра, превращается в пародию (история повторяется дважды – первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса).

Хореография Изабеллы Егоровой – волшебна, Альберт Алексеев (Отец) и Айталина Лавернова (Падчерица) – великолепны. Мужчина и женщина, свет и тьма, инь и янь, грех и раскаяние – все сплелось воедино в этом танце. И уже не удивляет боль в ее взгляде, устремленном на него. Испепеляющая ненависть и презрение, а потом – этот взгляд. Взгляд матери на непутевое, потерянное дитя. Бог простит? Она – тоже?

Крик души

Артисты, задействованные даже в совсем небольших ролях, запоминаются, за каждым, пусть и мимолетным, явлением – человеческая судьба.


Манерное грассирование артиста-премьера (Алдан Готовцев). Визг молодой Актрисы (Жанна Ксенофонтова), оставшейся без роли. Душераздирающий вопль запихиваемого в будку Суфлера (Сергей Баланов): «У этих слов значения разные! Раз-ны-ееее!» (этот крик души, чаще всего немой, знаком, наверное, каждому филологу).


Феерическое явление прущей, как танк, в прямом и переносном смысле мадам Паче (Геннадий Турантаев) — и мастерство переводчицы пьесы Марии Докторовой, превратившей речь мадам — живущей в Италии испанки — в наш родной сахалярский недоязык.

Крыша на пилонах

Сценография Михаила Егорова, как всегда, выше всяких похвал.

Сцена на сцене, подсвеченная лампочками, похожими на блуждающие огоньки посреди болотной трясины. Белая простыня занавеса, падающая между персонажами и зрителями, как нож гильотины: тебе отсюда нет возврата.


Поодаль от нее – конструкция из труб под тряпичной крышей как символ бесприютной жизни героев – в ней не спрятаться, не укрыться, ты весь – как на ладони. Да и какое там укрытие, если эти опоры по ходу действия становятся пилоном для стриптиза.

Розовый поясок и колготки в сеточку

Костюмы Сарданы Федотовой изумительны.

Режиссер (Айаал Аммосов) в галстуке с изображением Барта Симпсона. Бедные шесть персонажей! Нашли к кому прийти. Но… «других писателей у меня для вас нет». И режиссеров – тоже.

Артисты ритуально-обрядового театра в одинаковых белых хламидах: каждый пыжится, изображая из себя что-то, однако все они одним миром мазаны.

Многослойный наряд Падчерицы подчеркивает хрупкость фигурки, а розовая шляпка – миловидность личика вчерашней школьницы, чье растоптанное даже не девичество, а детство – на совести того, кому она доверяла. И розовый поясок на черном платье, который он развязывает недрогнувшей рукой. Беленькие детские носочки – и одновременно колготки в сеточку.

А верхняя одежда и у нее, и ее злого гения мадам Паче – в крупную клетку. Клетка – решетка – тюрьма. Тюрьма, в которой томятся эти несчастные души.


У Отца – шляпа-котелок, под которой поблескивают подведенные черным рысьи глаза. Ниточка холеных тонких усиков над жадным ртом. Провинциальный жуир, кумир перезрелых барышень, которому, впрочем, нет до них дела. Ведь он уже сорвал свой цветок. Сорвал и размазал по асфальту городских джунглей.

Мать (Матрена Седельникова), замотанная в траурную вуаль. По первому ли мужу она носит траур или по своей пропащей жизни? Два ее младших ребенка (Нелли Попова, Арылхан Лебедев) безмолвными тенями жмутся к ней, ища защиты, которой она никому дать не может…

«Вы открыли нам дверь»

На зрительской конференции, как ее назвал Андрей Борисов, драматург, переводчик и журналист Алексей Амбросьев-Сиэн Мунду назвал спектакль «поиском равновесия между тем, что происходит в жизни, и тем, что отображается на сцене».

Руководитель пресс-службы Государственного Собрания (Ил Тумэн) РС(Я) Чокур Гаврильев сказал: «Этот спектакль выводит нас на другой уровень. Вы открыли нам дверь».

Поэт Елизавета Мигалкина: «Пиранделло на нашей сцене состоялся. «Гиганты горы» такого же впечатления не оставили, тот спектакль было тяжело смотреть, а этот смотрится на одном дыхании. Не смогла сдержать слез. Спасибо Альберту Алексееву и маленьким актерам. Этот спектакль – подведение итогов жизни: «Театр – жизнь, жизнь – театр». Я еще напишу об этом».

Лучший обозреватель Года театра Иван Барков высказываться не собирался, но Андрей Саввич был настойчив, и журналист отметил, что для себя включил «Шесть персонажей» в тройку его лучших спектаклей. Разумеется, нельзя было не спросить, что еще входит в эту тройку. Оказалось, «Король Лир» и «Желанный берег» (это было сказано именно в такой последовательности).

А самый верная зрительница (к сожалению, она не представилась) провела параллель между этой постановкой и виденным некогда на сцене тогда еще Якутского драматического театра «Добрым человеком из Сезуана»: «Они перекликаются, и это ваша тема. Такие спектакли могут выстрелить и на международной сцене, и… они больше учат зрителя, чем спектакли по якутской драме».

«Я вернулся к себе»

Спросив у зала, заслуживает ли «пятерки» режиссерская работа его студента Романа Дорофеева, Андрей Борисов предоставил слово ему.

«Сперва мы прочитали эту пьесу и ничего не поняли, — признался он. — А потом начали влюбляться в постановку, каждый раз открывая для себя что-то новое».

На этом признания не закончились.

«Когда я заканчивал ГИТИС, я не думал ставить Айтматова, — сказал Андрей Саввич. — Это была величайшая случайность. Я думал об Ионеско, Беккете, Сартре, Камю, Брехте и Пиранделло. Но мне страшно повезло, что я эту повесть нашел, в результате чего в театре много чего произошло.

Если бы я в 1982-м поставил «Стулья» Ионеско, меня бы сочли сумасшедшим. А сейчас я вернулся к себе. И я убежден: зритель должен не просто плакать, сопереживать, но и соразмышлять, воспринимать интеллектуальную драматургию как близкую себе».

В свете вышесказанного творческие планы Борисова не удивили: «Третий спектакль по Пиранделло сделаю, и билеты на него будут в два раза дешевле».

Фото: Василий Кривошапкин, предоставлено администрацией Саха театра.

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Поделись новостью:
29 марта
  • -15°
  • Ощущается: -22°Влажность: 47% Скорость ветра: 3 м/с

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: