Дизайн-студия «Сулусчаан» работает сейчас над двумя проектами — комиксом «Аан дойду: современное олонхо» и анимационным фильмом «Красный» по поэме Ойунского «Красный Шаман».
Руководитель студии Ростислав Павлов недавно вернулся со СВО, и работа над этим фильмом была одной из причин, почему он туда поехал: «Персонаж принимает участие в боевых действиях, а я как создатель должен был понять, что он чувствует. Теперь я это знаю».
«Возвращайся»
— Маме сказал за неделю до отъезда. Пришлось, конечно, обмануть – что там, куда я еду, будет неопасно. Не знаю, поверила она или нет, но в итоге благословила – после того, как бабушка сказала, что все будет нормально, а бабушка у нас не совсем обычный человек – в том плане, что какие-то критические моменты предвидит на сто процентов.
Сын особо и не понял – ему девять лет, и война для него – как компьютерная игра. Дочка постарше, и от нее я услышал одно: «Возвращайся». То есть могу сказать: все мои эту новость восприняли достаточно стойко. Вот среди заказчиков было всякое. В ответ на мое «уезжаю на полгода» люди интересовались: «В Казахстан? В Турцию?», а когда я говорил: «На СВО», они такие: «Что?!»
Готовиться я начал за год – по книге военного блогера, с которым лично знаком. На пару с инструктором, тренирующим спецподразделения, он выпустил книгу по методике физического развития, и я использовал приведенную там программу – в основном это бег и ходьба (до октября – на улице, после – в «Дохсуне»), плюс силовые упражнения.
Потом съездил в Чечню, в РУС — Российский университет спецназа. До СВО там тренировали только военных специалистов из силовых структур, а с началом спецоперации начали готовить всех желающих: недельный курс – около 120 тысяч.
Он включает в себя тактико-огневую подготовку и тактическую медицину — проще говоря, самопомощь и взаимопомощь в боевых условиях. На нас постоянно охотился дрон, скидывал гранаты, а делать тампонаду, накладывать турникеты – кровоостанавливающие жгуты и перевязочные бандажи мы учились не в классе, а под «обстрелами», с ног до головы заляпанные искусственной кровью.
Впрочем, для гражданских режим там щадящий: можешь – выполняй, не можешь – отдохни.
Сам себе командир
— Затем была подготовка в казачьих лагерях Ростовской области, потому что я пошел добровольцем через отряд БАРС-18. Там у меня были знакомые. Они позвали, и я согласился: «Будем друг друга прикрывать».
Но подготовку проходил один, хотя обычно туда заходят группами: выбирают себе командира, вместе тренируются, а я был сам себе командир, сам себе назначал занятия – сходил туда, сходил сюда, позанимался здесь, позанимался там. Все попробовал. Две недели стреляешь из всего подряд, но готовят тебя по запросу подразделения: нужны гранатометчики – делают гранатометчиком, нужны операторы БПЛА – будешь оператором БПЛА и так далее. Если запроса нет, можно выбирать самому.
Во время подготовки в Ростовских лагерях жара была под сорок, а ты все время в бронежилете и каске — это по минимуму 15-20 кг, не считая автомата. А перемещаться надо быстро, и тут главная проблема – ноги.
Люди едут туда, думая, что им выдадут все штатное, им и выдают, но новая обувь всегда требует разноски, и желательно это сделать до того, как начнешь в ней тренироваться, иначе сотрешь ноги до крови. Я, кстати, совершил такую же ошибку — ботинки у меня были хоть и свои, но толком не разношенные.
Кстати, потому у нас хватало «пятисотых» — тех, кого выводят по медицинским показаниям. Из 30 человек в нашей палатке так пятерых вывели. После подготовки в лагерях мы оказались в… не буду конкретизировать, скажем так – неподалеку от Бахмута.
«На опыте»
— Там кругом степи, а лесополосы совсем небольшие, их в советское время насадили. И этот «лес» в кавычках весь подстрижен огнем. Куцые лесопосадки, разумеется, заняты – либо нами, либо ими, и все стараются делать вид «нас здесь нет».
На линии фронта противника просто так не увидишь. Я лично их вживую не видел, хотя порой между нами было всего метров двести. Все – и мы, и они – уже на опыте, очень аккуратные, не дают возможности себя «отработать». Прилетает дрон – все в норках сидят.
Ни днем, ни ночью там передвигаться нельзя именно из-за БПЛА: в светлое время суток работают обычные дроны, в темное – с тепловизором.
А вообще, конечно, противник знает, где наши позиции — это же их бывшие позиции, они их сами обустраивали. В таких условиях маскировать ты можешь только собственные передвижения, чтобы враг не узнал, сколько вас, так как главная задача – не допустить прорыва на своем участке.
Поэтому масксети – это супервещь, постоянно в дефиците, ведь закрывать надо все — блиндажи, пути сообщения, пулеметы и так далее. Приезжает транспорт – и его надо сразу укрыть.
Но однажды выпал снег, и единственное, что осталось зеленым – наши масксети. Хотя в прошлом году, говорили, снег выпал лишь в марте – на одну неделю. А в этом году была настоящая русская зима – снега много, однако он сразу таял.
«Паритет»
— Влажность там высокая, и погода непостоянная: сегодня — плюс пять, завтра – минус два, потом будет плюс десять, минус десять. Чтобы два-три дня одна погода простояла – такого не бывает. Изнываешь сначала от жары, потом трясешься от холода, потом окопы зальет по колено, вода тут же превратится в грязь, затем выпадет снег, все замерзнет и станет льдом, опять растает…
Другая напасть – мыши. Столько мышей я никогда раньше не видел. Просыпаешься, берешь штаны, встряхиваешь – штук пять оттуда выпадает. Потом из сапог их вытряхиваешь. А проблема в том, что они постоянно все грызут – все, что пластиковое или резиновое, сожрут. Тепловизор мой сгрызли, каску. И спать приходится в перчатках, шапке и маске, чтобы не грызли пальцы, уши, нос. А потравишь их – заползут за стены и умрут там, запах пойдет, и дышать потом этим?
В декабре, слава богу, пришли крысы и сожрали всех мышей. С ними был паритет: они нас не трогали, мы их тоже.
При такой жизни котов там очень много. А еще собачка была – маленькая такая, по кличке Люся. Люся – от «Люда», а Люда – потому что людоедка. Когда там шли интенсивные бои, не то что собакам – людям есть нечего было, и собаки подъедали трупы.
Вдобавок Люся была еще и контуженная. У нее оперативная память не работала: вот ты пообщался с ней, она тебе хвостиком повиляла, потом ты вышел – и все, она тебя забыла. Зайдешь – не узнает, облает, укусит. А долговременная память сохранилась – если проживешь с ней рядом месяца два – начнет узнавать, здороваться. Идет куда-нибудь с разведчиками – непременно забежит, поприветствует. Прикольная…
«Дело обычное»
— В Новый год мы все были на позициях – две недели, начиная с 26 декабря. Безвылазно. Потому что противник, решив, что мы празднуем, мог начать прорыв. Там всегда так. Но подарки приходили исправно. От Министерства обороны, например – хороший набор продуктов: колбаса, шпроты. А обычная еда, каждодневная — тушенка, лапша вроде «Мивины», такие же каши или картофельное пюре — что не портится.
Хотя в ПВД – пункте временной дислокации — любой деликатес можно купить. Не то что раньше, когда, как рассказывали, даже с водой были перебои. Местная вода – со скважин, известковая, от нее почки «садятся». Но сейчас логистику наладили. Можно хоть с Алиэкспресса заказать все, что угодно, и тебе это доставят прямо туда. Мне так тюнинг для автомата из Ростова без проблем привезли.
ПВД — поселок городского типа, где живут люди, дети по улицам бегают, магазины работают – при том, что фронт в 20 километрах. Звуки взрывов и зарево на горизонте – дело обычное. Собственно, и прилетало туда несколько раз, и дроны появлялись, но так как линия фронта отодвинулась, уже считается, что там безопасно — гастарбайтеры вовсю крыши ремонтируют, школу открывать собираются.
Нас туда привозили с передка отдохнуть – постираться, помыться, купить в магазине нормальной еды.
«Компромисс между безопасностью и комфортом»
— Ротации происходили с учетом «расписания» дронов, о котором я уже сказал – во время их пересменки, когда ночной, с тепловизором, отработал и улетел, а дневной – еще не начал.
Но, конечно, всякое бывало: ехал однажды наш КамАЗ, навстречу ему — бензовоз, и когда они сравнялись, дрон влетел в бензовоз, сгорели обе машины, к счастью, водители успели выпрыгнуть.
И колеса там постоянно лопаются – осколки же везде, острые, как бритва.
Из-за осколков у нас, кстати, туалет был «забронирован» мешками с землей. Это было мое решение как командира отделения. Работы на три часа, зато потом не обидно, если вдруг случайный прострел или осколки прилетят.
Копали мы там много, и это всегда был компромисс между безопасностью и комфортом — в броне много не накопаешь. Но без экипировки там просто нельзя – если жить охота.
Про бои рассказывать не хочется, но в отделении у меня потерь не было. В батальоне – только раненые. В основном – от дронов-камикадзе. Пробыл я там ровно шесть месяцев: зашел 3 августа прошлого года, закончил контракт 3 февраля.
«Прицел не сбился»
— Вернулся – и сразу за работу. Я ведь уехал, когда мы сделали черновую раскадровку комикса. Задуман он был три года назад, однако все его идеи актуальности не потеряли, даже стали острее. Что-то я, конечно, переосмыслил, но прицел не сбился, моральный компас не поменялся.
Сценарий комикса писали года два. Очень много было вариантов и мыслей.
Почему олонхо? Потому что это имеет право на масштабирование. Это реально хороший экспортный продукт. Не хуже культуры Китая и Японии.
Комикс не основывается на каком-то конкретном олонхо, хотя есть немного отсылок к «Нюргуну Боотуру». О чем он? Если начать издалека, то, к примеру, концепцию трех миров можно объяснить с точки зрения мистики, но нельзя – с точки зрения науки. А я хочу дать именно научную интерпретацию. В Нижнем мире живут абаасы, демоны. А почему они такими стали? В комиксе и показана моя точка зрения на то, как это могло быть. С фольклористами по комиксу я не консультировался, а по фильму – да.
«Больше визуальных инструментов»
— Идею «Красного» я вынашивал несколько лет. Когда работал с «Сахафильмом», меня попросили написать сценарий вестерна, точнее, истерна о гражданской войне в Якутии. На меня вышел Шандор, Дмитрий Шадрин. Он знал, что мне интересна эта тема. Мы с Ромой Дорофеевым написали сценарий, но потом задача поменялась – сказали, что это будет совместный с другими регионами проект. В наброске появились чеченец, киргиз и куча другого народа. В итоге не срослось, но идея осталась.
А потом эти идеи – комикса и фильма, которые появились в разное время, пришли к общему знаменателю. Именно после СВО я понял, как это делать. Все вместе сходится, все со всем вяжется. Фильм коррелирует с комиксом, они взаимосвязаны, хотя это два отдельных продукта – даже с разными аудиториями, но чтобы лучше понять, что происходит в фильме, можно взять комикс.
Почему фильм анимационный? Потому что сделать художественный фильм уровня Голливуда мы не сможем: у нас нет таких специалистов и столько денег, анимация же тебя отвязывает от физической камеры, ты можешь делать любые ракурсы, поднимать человека куда угодно, ставить в любые рамки, рисовать любой фон – словом, больше визуальных инструментов при том, что не нужно строить декорации. И мне нравятся работы якутских художников — хочется, чтобы и фильм был в таком стиле, что при желании человек мог бы нажать паузу, распечатать кадр и повесить на стенку.
Хотелось бы мне снять фильм про СВО? Сейчас, я считаю, это преждевременно. Сначала надо победить. Причем жестко – успех должен быть настолько ошеломляющим, чтобы весь мир понял: не стоит это повторять, ребята.
This post was published on 17.03.2024 09:14