Петр Колбасин: О школе Олега Ефремова, сбывшемся пророчестве, кино и театре

Петр Колбасин: О школе Олега Ефремова, сбывшемся пророчестве, кино и театре

20 июня Петр Николаевич отметил 80-летний юбилей.
Читайте нас

«Скажи, какой ты след оставишь? След, чтобы вытерли паркет и посмотрели косо вслед, или незримый прочный след в чужой душе на много лет?» — цитирует по памяти почетный кинематографист России, член трёх творческих союзов — кинематографистов, журналистов и театральных деятелей РФ Петр Николаевич Колбасин, вся жизнь которого — как роман. Или кино, в мир которого он стремился попасть с самого детства.

«Я — советский»

20 июня Петр Николаевич отметил 80-летний юбилей. А детство его — это Таганка. Москва, Пестовский переулок, дом 16, квартира 21. То есть не квартира, а комната в коммуналке, залитая солнечным светом, струящимся из окон в «метра два с полтиной, почти три», говорит он.

Окна эти, из которых была видна Красная площадь, предназначались отнюдь не для жилого помещения — для фабричного корпуса. А фабрика эта до революции принадлежала промышленнику Сергею Владимировичу Алексееву — отцу Константина Станиславского.

Школа же в Товарищеском переулке, 468-я, где он учился, была украшена мемориальной доской — надпись гласила, что в этом здании под руководством революционного комитета обучались первые командиры Красной армии.

— В пионеры меня принимали в Музее Маяковского. Поэтому я по сей день советский, убеждений своих не менял, — говорит Петр Николаевич.

А свой путь в искусство он начал в Орджоникидзе (ныне — Владикавказ).
— Москвичи тогда любили болтаться по всему Советскому Союзу. Закончил я школу, а батя говорит: «Поезжай к тете Нате в Орджоникидзе».

Я поехал и влюбился в Казбек, Терек, Дарьяльское ущелье.

Учиться начал в музыкально-педагогическом училище, куда меня приняли сразу на 2-й курс дирижерско-хорового отделения и ставили во время репетиций всюду: бас прогуливает – я пою басом, не досчитались тенора — тогда тенором. А ещё играл на баяне и гармошке.

Там же пришло серьезное увлечение театром — в Орджоникидзе я закончил театральную студию.
Первую свою роль сыграл в Русском драматическом театре тоже на замене — артист заболел. А роль возрастная. «Я же, — говорю, — вам старика не сыграю». «Раз пришел — сыграешь», — отвечают.

Но настоящую школу я прошел в Куйбышеве у великого русского артиста Николая Николаевича Засухина. Это был один из лучших в мире исполнителей Ричарда III и выкладывался на сцене так, что до нервного истощения доходило.

Помню, как он, готовя меня к роли Павла Корчагина, объяснял главный монолог: «Самое дорогое у человека — это жизнь, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»

Но когда я ехал на репетицию на мотоцикле, выскочил передо мной мальчишка лет шести на велосипеде, и я отвернул. В дерево.
Так и не довелось эту роль сыграть. Но потом другие были, и много.

А Николай Николаевич в 1964 году еще поспособствовал, чтобы меня приняли во Всероссийское театральное общество. Но тянуло в кино, в режиссеры.

Школа Олега Ефремова

— Поехал во ВГИК, где в тот год набирал курс — как потом оказалось, последний — Михаил Ильич Ромм. Но на втором туре, когда надо было наизусть басню прочесть, у меня память от волнения отшибло.

И вот иду я по проезду Художественного театра, страдаю. Вдруг вижу знакомого по Куйбышеву — Евгения Радомысленского, педагога Школы-студии МХАТ.

— Ты чего такой? — спрашивает он.
— Вчера во ВГИКе у Ромма басню забыл.
— Ну и хорошо, что забыл. Ефремов, Олег Николаевич, режиссерский курс набирает. Иди к нему.

Надо сказать, курс этот был экспериментальным, и все мы были разные. Потом однокашники мои Алексей Казанцев и Надежда Птушкина писателями стали, Алексей Штерн — художником. И священники есть.

А вообще нас набрали, чтобы дать Ефремову возможность стать профессором и возглавить МХАТ. В «Современнике», которым он до этого руководил, было принято отказываться от званий, а во МХАТе все — народные артисты СССР, корифеи, работавшие еще со Станиславским.

Школу мы у Олега Николаевича прошли хорошую. Он научил нас во все вникать и соваться во все дела. Для него это было обязательным — помогать, тащить наверх, а для этого надо обладать пробивными способностями — вот по этой части он нас и натаскивал.

Приезжает, скажем, американский оркестр. Понятно, что туда рванет вся Москва, не пробраться. А Олег Николаевич говорит: «Кто не сможет — тем колы и двойки обеспечены».

На следующий день: «Были на концерте?» Кто-то из девушек отговаривается своими женскими делами. «С тобой, — говорит, — все понятно». И на нас смотрит: «А у вас что? Не пустили? Надо было через подвал, через любые ходы-выходы».

Сбывшееся пророчество

— Это мне здесь помогло. Когда меня Валерий Келле-Пелле в Русский театр пригласил, он мне почтовую открытку с его изображением дал, но не сказал, что театр сгорел.

В Москве о пожаре тоже не знали. Я сфотографировал пожарище и отослал в министерство культуры РСФСР и даже выше сообщил — Олегу Николаевичу Ефремову, который был замминистра культуры СССР.

После этого здание театра начали отстраивать, а так еще неизвестно, сколько лет пришлось бы ютиться в неприспособленном помещении.

В 1992 году при Русском театре открыли филиал Школы-студии МХАТ — тоже не без поддержки Олега Николаевича. Директором филиала стал Юрий Николаевич Козловский, а я приложил руку к прохождению документов в московских кабинетах.

Но через Олега Николаевича не только вопросы искусства решались. Когда после перестройки встал вопрос о консервации строительства Светлинской ГЭС, я с подачи бывшего секретаря обкома партии Юрия Николаевича Прокопьева, тогда работающего в компании «Россаха», снял об этом сюжет для «Вестей» на российском телевидении.

Сюжет был признан одним из лучших, но бригаду, которая над ним работала, разогнали. Я пошел в Госдуму — к Александру Лебедю и Светлане Горячевой. Защита строительства велась со всех сторон. Подключилась АЛРОСА, и ГЭС достроили.

А с кино как было? Алексей Романов после ВГИКа решил создавать киностудию в Якутии, спросил: «Поможешь?» Я и стал ему помогать. В Москву документы возил. В итоге была создана компания «Северфильм» — нынешний «Сахафильм».

Мы даже газету «Новости кино» делали. И первый кинофестиваль «Солнечный конь» провели. Это при том, что денег не было ни копейки. Но люди были.

Тут нельзя не упомянуть Ивана Спиридоновича Жараева, без которого бы не было ничего. По его просьбе я в училище N7 вел курс для ребят, увлеченных кино. 98 человек выучил.

Кстати, мой приезд в Якутию мне именно на киносъемках и напророчили. Сын Михаила Калатозова, режиссера фильма «Летят журавли», Георгий Михайлович Калатозишвили, позвал меня в свой фильм «Сибирский дед» о Несторе Каландаришвили на роль его друга Постышева.

Сцену гибели Деда снимали на Волге. Я поинтересовался, почему не на Лене, и Георгий Михайлович мне говорит: «А ты не волнуйся. По сценарию будешь жить в Якутии. На Лене».

«Не забывай свои задумки «

— Я сюда за туманом и за запахом тайги приехал. Не за деньгами.

Когда разрешили театр-студию «ЭХО» создать, ко мне сразу двести человек пришли. Играли мы в Доме печати, на втором этаже, где сейчас Медиацентр.

Открывались пьесой Радзинского «Спортивные сцены 1981 года». На главных ролях у меня был студент факультета иностранных языков ЯГУ Андрей Геласимов (да, тот самый).

Мне он запомнился по смотру самодеятельных студенческих театров, где получил премию. Я был в жюри, и когда голоса разделились практически поровну, мой голос оказался решающим. А потом я способствовал его поступлению в ГИТИС на курс Анатолия Васильева.

Если вспоминать, окажется, что я много чему поспособствовал. К примеру, Пал Палычу Бородину привез весь материал по празднованию Дня города из Твери, которая была пионером в этом деле.

Жизнь, что и говорить, была насыщенная. При этом и в кино успевал сниматься. У Вадима Абдрашитова в фильме «Остановился поезд» — без проб. Мы с ним на похоронах Михаила Ильича Ромма венок несли на могилу гения — это, видимо, и стало пробами. Моими партнёрами на этой картине были Олег Борисов, Анатолий Солоницын, Нина Русланова, Михаил Глузский…

А у Глеба Панфилова в картине «Мать» снимался с Иннокентием Смоктуновским.
Потом предложил ему и Иоакиму Дмитриевичу Избекову сыграть вместе в спектакле по пьесе Беккета «Последняя лента Крэппа». Они оба должны были играть главного героя.

Я возил Смоктуновскому записи Избекова, рассказывал, что он и артист, и руководитель ансамбля, и мастер народных инструментов. И про дар шамана рассказывал. Но для Смоктуновского главным было то, что Избеков, как и он, фронтовик.

Иоаким Дмитриевич же во время войны был разведчиком. А День Победы встретил на Красной площади. И я тоже в этот великий день там был — на плечах у папы. Потому мы с ним и сошлись сразу.

Смоктуновский с Избековым должны были встретиться на этом проекте — в Москве, Якутске. Но не встретились. А потом ушли из жизни.
Но меня Ефремов учил: «Не забывай свои задумки. Делай, работай». Так что пьеса ждет своего часа.

А сегодня есть у меня проект с условным названием «Река Лена и река Волга» — о судьбах людей, которые их соединяют. Так что — работаю.
Фото предоставлено героем материала.

+1
4
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Поделись новостью:
29 марта
  • -14°
  • Ощущается: -20°Влажность: 40% Скорость ветра: 3 м/с

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: