35 лет Петр Баснаев служит в Саха театре. Ему подвластно всё – и комедия, и высокая трагедия.
Знают его не только театралы: одну из своих первых киноролей он сыграл в культовом якутском фильме ужасов «Сэттээх сир» («Про́клятая земля»), потом были «Тайна Чингисхана», «Дивная пора», «Государственные дети», «Кэрэл» и продолжение «Проклятой земли». Скоро выйдет на экраны очередной фильм с его участием – «Холодное золото» об охоте на банду, грабившую золотые прииски в годы Великой Отечественной войны.
Успешно пробовал себя Петр Николаевич и в режиссуре: повесть Николая Лугинова «Кустук» обрела на сцене второе дыхание и до сих пор идёт при полных залах.
И вот недавно пришла весть о присвоении ему звания «Народный артист РС(Я)». Сам он считает, что немалая заслуга в этом принадлежит той, которая была рядом с ним со студенческой юности до своего безвременного ухода в феврале 2019-го – актрисе и режиссёру, заслуженной артистке РС(Я) Матрёне Корниловой.
У мамы на подхвате
– Родился я в Татте. И отец, и мать – оба таттинские. Оба рано осиротели, а так как детство их пришлось на войну, то они хлебнули лиха. У моей мамы, совсем ещё девочки, на попечении было четверо младших: братишки, сестрёнка и маленькая родственница, инвалид с рождения. Как она их всех умудрилась прокормить, обо всех позаботиться?
Они почти никогда не рассказывали, что им довелось пережить в это время. Разве что отец время от времени скупо обмолвится о ком-нибудь из родственников: мол, помог, когда я голодал. И больше ни слова.
Отец наш от природы был человеком одарённым. Работал пилорамщиком, заправщиком, кладовщиком, но если надо какой документ составить – шли к нему, если дом поставить – тоже к нему. А старики, собираясь к предкам, и вовсе были убеждены, что домовину и надгробие достойно может сделать только он, Николай Михайлович Баснаев.
А мама в клубе работала – сторожем. Содержала его в образцовом порядке, ещё и печку топила. Мы, дети, были у неё на подхвате – семеро, пятеро парней и две девочки. Но работы всем хватало: жили-то около клуба, и те, кто приезжал – кто на гастроли, кто с лекциями – чаще всего у нас и останавливались.
Артистов, конечно, по-особенному встречали: каждый их приезд – праздник, народу в клубе – битком. Тогда, наверное, и зародилась у меня мечта о сцене.
Хотя я спортсменом стать хотел: в младших классах вольной борьбой занимался, потом – лёгкой атлетикой. В девятом классе даже в сборную района взяли.
Но и выступать с малых лет любил: помню, клоуном был, а когда взрослые ставили сценки и по ходу действия нужен был ребёнок, обычно брали меня. Помните, наверное – в советское время праздники отмечали всем миром, никто в стороне не оставался: кто поёт, кто танцует, кто стихи читает. Сейчас вспомнишь те праздники, и на душе тепло.
Семья у нас была музыкально одарённая: один брат – баянист-самоучка, другой, закончив эстрадную мастерскую в Москве, стал солистом ВИА «Чорон». И вот он-то и настроил меня на поступление в Щепкинское училище. Узнал, когда будет набор: «Как раз, – говорит, – из армии вернёшься».
От судьбы не уйдёшь
– Армия для парней моего поколения – школа жизни, которую надо было обязательно пройти, и в год моего призыва военкомат перевыполнил план настолько, что мне дали отсрочку – аж на целый год.
Но и работа в совхозе перед армией – тоже неплохая школа: я и кочегаром был, и помощником тракториста.
А когда меня, наконец, призвали, то определили в клуб художником. В Советской Армии это было железное правило: если якут – значит, писарь или художник. В школе стенгазету оформлял? Вперёд. Но художником в нашей части был не просто якут, а настоящий художник, с образованием. Меня ему в помощники и назначили. Мы с ним то офицерский клуб оформляли, то солдатский, а уж плакатов столько изготовили – не счесть.
Год отслужил – набор в Щепкинское прошел. Без меня. Я уж думал после дембеля в художественное податься, руку-то за два года набил.
Но от судьбы не уйдёшь. Демобилизовался и даже нескольких дней дома побыть не успел, как брат сообщил, что в газете вышло объявление о доборе в Щепкинское училище.
По такому случаю мне сшили пиджак и отправили на прослушивание в старый театр, где потом «Чароит» был. Прихожу – соискателей море. А места – четыре. Я даже запаниковал: как тут поступишь?
Смотрели нас Зоя Петровна Багынанова, Федот Федотович Потапов и Василий Михайлович Фомин.
Приняли сразу на второй курс, а чтобы мы догнали остальных, назначили ответственных из числа лучших студентов – к каждому приставили отдельного «куратора».
Я достался Матрёне Корниловой. Судьба, что ни говори. Она меня буквально за руку водила по Москве – где какая библиотека, где что. Про помощь в учёбе и не говорю. Перед экзаменами обычно все у неё собирались. Если кто что на лекциях не усвоил, она всё доходчиво объяснит, разжует, разложит по полочкам. А конспекты её – хоть в музей под стекло.
Я бы вспоминал эту зиму как счастливую, но умер отец. Внезапно. В 52 года. Астма.
Однокурсники скинулись, и я успел на похороны, но даже на девять дней не смог остаться – экзамены в училище.
А одна важная встреча всё-таки произошла. Хоть я и был в Якутске проездом, в театр, конечно, зашёл. А навстречу – заслуженная артистка ЯАССР Аксинья Кирилловна Адамова. Мать Матрёны.
Она тогда ничего о нас не знала, но тут же пригласила меня к себе домой, напоила, накормила, поговорила со мной – очень тепло и душевно, а я ведь только отца схоронил. Само собой, и гостинцев для дочки собрала.
Летом я к ней приехал уже как зять.
«Только в окошко её видел»
– Когда Матрёна забеременела, все врачи были единодушны: «Вам нельзя рожать». Она никого не слушала. Почти все девять месяцев – на сохранении. Я её лишь в окошко и видел, когда передачи привозил: творожок какой-нибудь, апельсин – что ещё студент на стипендию купит.
Вот тогда я и понял, какая мне жена досталась, но до конца осознал силу её воли, когда родилась наша малышка. Она совсем слабенькая была, и её оставили в больнице, куда никому хода не было. Но Матрёна пробивная была: тут же с кем-то договорилась и устроилась туда на работу. А параллельно училась, сдавала экзамены. И как сдавала! Преподавательница философии Брахман своих коллег, профессоров МГУ, приглашала на неё посмотреть и даже уговаривала Матрёну сменить специальность.
В экзаменационную аудиторию она всегда заходила первая, чтобы побыстрей всё сдать и ехать к дочке. Её упрашивали: «Мотя, давай ты после нас зайдёшь!» А у неё платье от молока мокрое. «Нет, мне на работу надо», – и всё, уже зашла, взяла билет, ответила и убежала. А преподаватели после неё почти всех заваливали, и понять их можно: обидно же, что отставшая от своего курса студентка из Якутии так выделяется на фоне тех, в кого они столько лет знания и душу вкладывали!
А Брахман потом ещё несколько лет выходила на Матрёну, интересовалась, не переменила ли она решение. Говорила: «Мы готовы принять вас без экзаменов».
Но Матрёна своих решений не меняла. Решила родить ребёнка – родила, решила служить театру – служила. Всю жизнь, верой и правдой.
По приезде в Якутск мы снова показывались комиссии. Смотр был строгий, изучали со всех сторон, но приняли обоих.
Начинали, как водится, с массовки.
Первая заметная роль у меня была в спектакле «Лодырь» по Суоруну Омоллоону – Василий Михайлович Фомин дал мне роль старика. Намучился же я с этим дедом! А Матрёна, видя это, говорит: «Ты на Симона Петровича внимательно смотри». А с Симоном Петровичем Федотовым мы столько по гастролям ездили! И стал я по её совету к нему приглядываться. Приглядывался-приглядывался, и в итоге старик из «Лодыря» стал одной из любимых моих ролей.
«Опять у вас тут театр»
– Гастролировали мы тогда подолгу: весной – два месяца, летом и осенью – по месяцу. Годовалую дочку пришлось в Таатту отвезти, мои мать с сестрой её растили. Приедем – она за бабушку и тетю прячется. Тетю «мамой» называла, одного из дядей – «папой». «Папа Гриша». А у него детей не было. Но после того, как она его папой стала называть, он и правда отцом стал. Радости было…
А дочка, когда подросла, говорила: «Я никогда ни на какие гастроли от своих детей бы не поехала». Она, конечно, у нас закулисный ребёнок, с детства в разных постановках участвовала, но когда мы с Матрёной начинали что-то дома обсуждать, реагировала всегда одинаково: «Опять у вас тут театр начинается».
Ну а как иначе? Это же наша жизнь. И то, что Матрёна в итоге стала режиссёром, и то, что её спектакль «Воительница Джырыбына» номинировался на «Золотую маску» – это не на пустом месте появилось. Как она радовалась каждой роли! А моим ролям всегда радовалась, как своим.
И сразу же начиналась работа – она всё разбирала по косточкам, да так, что я порой готов был вслед за дочкой повторять: «Ну, начинается!» А Матрёна все равно исподволь наставляла, советовала… Народным артистом я стал благодаря ей. Как бы она была рада этому званию – нашему званию, одному на двоих.
А режиссёр – это состояние души. Могу судить об этом после своего собственного опыта. Увидев поставленные мной отрывки «Кустука», Андрей Саввич Борисов сказал: «Работай, ставь спектакль, а я помогу». Общими силами поставили, и постановка удачная получилась. Студенты колледжа уже которое поколение её играют – для них она в самый раз: и драматически себя проявлять надо, и пластически.
Режиссура – нагрузка нешуточная. Но Матрёна не побоялась взвалить на себя такой груз.
В 2012 году, когда создавался Театр Олонхо, мы оказались там вдвоем. Совмещали. Тогда оба театра были под одной крышей.
В Саха театре уже поставили олонхо «Кыыс Дэбилийэ», и понятно было, кто на что способен.
Основная сложность тут – исполнение тойука. Но, с другой стороны, разве это так уж сложно? В дальней дороге для якута ничего лучше тойука нет. У нас в совхозе в отсутствие техники основной тягловой силой были лошади и быки, и я, усевшись верхом, пел всю дорогу, как без этого-то.
И отец мой пел. «Нюргуна Боотура» на память знал. А тойук из него «выскакивал» даже непроизвольно, во сне, особенно если устанет. Я и тут в него пошел – Матрёна поначалу даже пугалась, потом привыкла. Так что тойук – он у нас в крови, а в Театре Олонхо как раз традиционное пение нужно.
«Жизнь покажет»
– Но с этого года я решил, что надо выбрать что-то одно. Останусь в своем родном Саха театре.
Недавно показали в Казани новый спектакль Андрея Саввича «Алитет уходит в горы», я в нём задействован. И в драме Алампа «Таптал», которую поставил Руслан Тараховский.
Мечты актёрские, конечно, тоже есть. Как не быть мечтам? Опыт наработан, было бы куда его приложить.
Тем более что наш театр – не просто театр. Здесь сохраняется дух народа, его традиции. Поэтому и классика якутская должна быть на этой сцене всегда. Один «Кудангса Великий» чего стоит! Да и литература у нас богатейшая. Алампа, Ойунский… Без них Саха театр не был бы Саха театром, и мы должны сохранять и развивать их наследие, поэтому нужны новые постановки. Насколько я знаю, у режиссёров наших много планов.
А время от времени снимаюсь в кино. Первый мой фильм – короткометражка нашего однокурсника Гены Багынанова «Телеруйуу». Снимали здесь, под Чочур Мырааном. Хорошие воспоминания о том времени сохранились. И зритель этот фильм помнит.
Потом были другие роли. Рад, что в мосфильмовской ленте «Белый ягель» у режиссёра Владимира Тумаева мы с Матрёной играли вместе. Из Саха театра, кроме нас, там снимались Ефим Степанов, Галина Тихонова и Ирина Михайлова. Этот фильм завоевал приз зрительских симпатий на Московском международном кинофестивале 2014 года. Думаю, что младшая внучка, которой всего год, будет его пересматривать, чтобы увидеть на экране Матрёну. Она ведь её не застала.
А вот её старшая сестра сейчас в третьем классе, все постановки режиссера Матрёны Корниловой знает наперечёт. В этом году сама вызвалась после просмотра её спектакля сказать слово в память о бабушке.
Так что в обычной жизни я отец и дед. Нянчу младшую – она у нас только ходить начала, глаз да глаз нужен. А вот станут ли они артистками… Не знаю, жизнь покажет. У каждого своя судьба.
Фото предоставлено героем материала.
This post was published on 18.07.2021 11:10