Как полиграфист стал «Графом»: история санитара на СВО

Азамата Дегтярева как коллегу знают многие в нашем журналистском цеху, у нас с ним одно дело: мы пишем, а он полиграфист – печатает газеты. Вернее, печатал – с 2023 года Азамат на СВО.

Нехарактерное имя

Недавно он получил ранения, лежал в госпиталях, сейчас проходит реабилитацию в Якутске. На груди у него две медали – «За боевые отличия» и «За спасение погибавших». Там, на переднем крае, Азамат Иванович был сначала водителем, а после санитаром. На его счету десятки парней, которых он вытащил на своей спине, носилках, тележках из самого пекла боёв.

Мы сидим за столиком, пьём чай, рядом стоят костыли, Азамат рассказывает о своей жизни, гражданской и воинской профессиях.

– Азамат Иванович, у тебя арабское имя, русское отчество и, можно сказать, якутская фамилия. Откуда твои корни?

– Отец у меня усть-алданский, коренной саха. У нас довольно известный род, дед наш был директором школы, один из дядьёв – первый руководитель ОМОНа, да много ещё именитых людей по этой линии. Мама амгинская, в её крови есть татары, русские, эвены. Один из родственников, Михаил Андреевич Костромин, прошел всю войну и уже после Победы был направлен на Украину для ликвидации бандеровского подполья. Там и пропал без вести…

Азаматом родители меня назвали в дань памяти одному из татарских предков. А с именем действительно было много курьёзов, когда одни меня спрашивали, почему у меня такое нехарактерное для якутов имя, а другие – почему русская фамилия…

Или удивлялись, когда вдруг заговорю на якутском, а я ведь и пишу ещё на саха тыла. Вырос я в пригороде Якутска, селе Хатассы, там пошёл в детсад, закончил школу. Там мой дом, семья, работает супруга, живут родители, братишка, вот сестрёнка, правда, вышла замуж и сейчас в Таатте.

Профессия – полиграфист

– Хорошо учился? Чем увлекался и как стал полиграфистом?

– Не скажу, что был идеальным ребёнком или отличником учёбы. Скорее, шустрый троечник. Немного занимался спортом – борьбой, но ею у нас занимались все. Ходил в музыкальную школу на класс баяна. Давно, правда, уже на нём не играю. Это серьёзный инструмент, для которого нужна постоянная практика.

После было два года армии в Забайкальском крае, служил рядовым мотострелковых войск. Поступил на полиграфиста – тогда в кооперативном техникуме бывший мэр Якутска Илья Михальчук открыл обучение на высокую, офсетную печать, на переплётчиков. Как я понимаю сейчас, там учили весьма качественно. Осваивал профессию и одновременно работал в старой типографии Гагарина я с 1996 года. Потом уже перешёл в новую типографию, сейчас там ТРК «Туймаада».

Работа затянула с головой. Когда дело тебе нравится, по душе, ему легко учиться. Попал в золотые годы типографского дела. Очень много тогда печаталось газет, журналов, книг. Это сейчас час поработал и буквально всё сделал. А тогда приходишь в шесть вечера и работаешь до пяти утра. Оборудование было довольно сложное, по тем временам продвинутое, американское.

С тех пор пришлось поработать во многих типографиях республики, куда направляли по обмену опытом и для настройки оборудования. Довелось потрудиться даже за рубежом. Последнее место работы, с которого я был призван в 2023 году на СВО – директор типографии в городе Мирный.

– Где работал за рубежом?

– В Китае, в городе Харбине. Как-то нам поставили китайское оборудование, и я помогал китайским установщикам его настраивать. А они мне предложили приехать к ним, поработать с китайской техникой прямо на её производстве. Мне это показалось интересным, та командировка затянулась на год.

Хороший получил опыт. Китайцы производили реплики американских типографских машин. Но оборудование у них получалось немного проще, со своими минусами и, замечу, плюсами. У американцев оно довольно сложное – с массой датчиков, программным обеспечением, где всё выверено, ошибёшься на микрон, и всё у тебя встало, ничего не работает, пока не найдёшь ошибку. А у них всё проще, можно разобраться самому, не надо вызывать за бешеные деньги откуда-то из Москвы представителей фирмы поставщика, наладчиков. Печать, конечно, по качеству несколько ниже, но, в принципе, сопоставимая, отличия увидит только профессионал.

Непереводимый «козёл»

– А как с ними общался?

– С кем непосредственно работал, русский знали на довольно неплохом уровне. Сложности у них вызывали разве что отдельные термины. К примеру, был у меня напарник Ли Фан, которого я звал Андреем, и я ему объяснял, что оборудование надо настроить так, чтобы оно не «поймало козла» – это когда бумага наматывается на печатные валы. Объяснял ему долго, буквально на пальцах. В конце он всё понял, но спрашивает – а при чём тут козёл? Забудь, говорю ему, про козла…

– Правда, что китайцы трудоголики?

– Это правда, как и то, что у них совершенно другая система организации труда. Так, работа в типографии там начиналась в 8 утра. Ты пришёл, вставил карточку в дверь, потом в оборудование, и сигналы об этом поступают сразу в бухгалтерию. Опоздал на пять минут – начисляется штраф пятьсот юаней. С 12 до часу обед, еда в столовой бесплатна.

Любопытно, что возле станка ты можешь и курить, и даже пить пиво. Но нужно помнить, что в туалет «по-большому» за день ты имеешь право пойти не более трёх раз, а «по-маленькому» – пять… Если больше, то снова штраф.

В пять часов ты обязан выключить оборудование, а перед этим убрать рабочее место. Если не успел что-то сделать, перерабатывать лишнее время категорически запрещено. Государство, если ловит предпринимателей, у которых люди работают больше положенного, наказывает очень жёстко вплоть до уголовного дела.

Каждую пятницу ровно в три часа на карточку падает зарплата. В целом, за работу платят примерно в два раза больше, чем у нас. Но и работаешь куда больше. Признаюсь, через год, когда я приехал на родину, пришёл в свою типографию, посмотрел на ребят, как они перед работой гоняют чаи, и вздохнул с огромным облегчением. Всё-таки у нас в России куда лучше и вольготнее…

Из водителей – в санитары

– Как на СВО ушёл?

– Пришла в конце 2023 года повестка, собрался и пошёл. Попал в мотострелковые войска. Сперва нашу команду привезли в учебку под Улан-Удэ. Серьёзно за нас так взялись, две недели подряд пробежки по пять километров, стрельбище, тактика ведения окопного боя, владение разными видами оружия.

После посадили на военный самолёт, Ростов, и дальше на один из полигонов Министерства обороны. Ещё месяц учёбы, в основном, то же самое плюс сапёрное дело. А после на вторую линию обороны – и оттуда уже начались боевые задания.

Сначала стал водителем на грузовой машине в военном варианте – на «ЗиЛе». Мощный автомобиль, хотя для тех дорог и грязи этой мощи было маловато. Возили боеприпасы, личный состав, воду, питание.

В феврале получил первую контузию. Ехали ночью, со старшиной, без фар, сверху нас «срисовали» разведывательные дроны, и по их наводке всушники начали накрывать из тяжёлых миномётов. Сначала мы выскочили, попытались укрыться, но если сверху висит корректировщик с тепловизором, это дело бесполезное. Кидало от близких разрывов, как мячик – туда, сюда…

Старшина опытнее, понял, что надо прорываться, выезжать из зоны обстрела. Затащил меня в машину, и мы гнали напрямую через лесополосу – до сих пор не могу понять, как проехали, не застряли, обошли мины. Оба контуженные, из ушей кровь, ничего не видим, друг друга не слышим, я врубал передачи, старшина подруливал, но главное – смогли выехать на дорогу, попасть в колею, дать по газам, добраться до санчасти.

Отлежался пару недель, и после меня пересадили на «ГАЗель» обеспечивать эвакуацию. От водителей на СВО зависит очень многое. Но техника сегодня там долго не держится. Так я стал санитаром, медицинского образования у меня, конечно, нет, однако СВО – это такое место, где быстро учишься, тебе говорят, показывают, ты делаешь.

О настоящих врачах

Настоящих медиков, не простых, как я, санитаров, не хватает, потери среди них частые. И не только на эвакуациях, у передней линии боёв. Как-то четыре парня выезжали в отпуск, с третьей линии, считалось, что там безопасно, ехали без защиты, а на дороге сидел БПЛА, так называемый «ждун». Никто не выжил…

Как пример медика для меня – боевой товарищ Родомир. Врач от Бога. Прежде он работал в Медцентре, оказался с нами вместе по мобилизационному призыву, спокойный, тихий до того, что даже страшно, думаешь, может, он замкнулся в себе, а он сам по себе такой.

Видел, как он одной рукой улаживал петли кишечника, а другой ставил капельницу в вену и попал сразу. И всё это происходило в машине, в движении, на бездорожье. Боец при этом кричит, а он его успокаивает.  И ведь самое главное – довезли. Человек выжил.

Помню, его ранило самого, но он не стал эвакуироваться, сказал – я здесь нужен, а вылечу себя сам. В такие моменты понимаешь, что самые ценные люди там, на СВО, это даже не штурмовики, а такие, как он, медики. У них в руках людские жизни.

Реалии СВО

– Откуда, в основном, парни?

– У нас часть сформирована в ДВФО, потому в большинстве парни из Якутии, Бурятии, много из Хабаровского края, Магадана, тувинцы, ребята с Чукотки. Никогда прежде их не видел – невысокие, жилистые, быстрые, стреляют хорошо.

Командиры отличные. «Седой» был, вроде, из Благовещенска, его ранило сильно, сейчас на реабилитации. У «Новосибирска», если не ошибаюсь, три ордена Мужества, каждый из них заработал своей кровью.

Там многое понимаешь, в том числе и то, что тебя спасёт не родственник, не начальник, а только тот, с которым ты делишь последнюю банку тушёнки, пьёшь солёную, перемешанную с грязью воду, которую начерпал с выкопанной ямы. И он, этот парень, тут тебе ближе всех, твоё настоящее братское сердце.

– Какой взял позывной?

– «Граф», от слова полиграфист. Там таких князей, баронов, ханов полно, даже царь был. Слушаешь порой эфир и чувствуешь себя неким аристократом, неотрывной частью дворянского общества.

– Что самое страшное?

– Да много чего. Когда видишь человека, а через мгновенье его нет в буквальном смысле, и ты стараешься после найти хотя бы часть его тела и не можешь… А найти что-нибудь нужно, чтобы хотя бы осталось ДНК, родные могли похоронить хоть что-то, а не числился погибший пропавшим без вести…

Страшно чувство бессилия, когда не можешь зайти на точку и вытащить раненых парней. В лесополосе, которая вот она, хоть рукой дотянись, а там твои боевые братья, раненые умирают.

Порой это каких-то полтора километра открытой местности, а, может, и пятьсот метров, которые невозможно пройти, потому что и днём, и ночью висят вражеские беспилотники. А когда через несколько дней добрался, то нужно ещё и выйти с человеком.

Или ранят человека, он лежит, сверху каруселью кружат дроны нацистов, ждут, когда за ним придут. И этот парень кричит: «Не подходите!», прощается и минут через десять умирает…

Полз четыре дня

– Как получил крайнее ранение?

– Брали одну деревню, я тогда остался единственным санитаром, пошёл с ребятами. И то меня не хотели пускать, сам настоял, ведь там лежал мой тяжело раненый товарищ. Не пошёл бы – не простил бы себя…

На открытом месте нас начали бить дроны. По мне прилетело четыре штуки, видел каждый из них. Разорвало автомат, бронежилет в клочья, разбило каску. Бежал, падал, они промахивались, взрывались рядом. Успел добежать до окопа, смог найти там отнорок – лисью яму, как её называют, получилось перевязаться.

Команда – те, кто остались в живых, ушли дальше, сам попросил, потом отлежался и начал выползать. Встать я не мог даже на четвереньки, ноги перебиты. Три дня полз, по кустам, полям, лесополкам. В одной из них с трупа всушника снял импортную аптечку, хорошая такая, даже промедол был.

В какие-то моменты меня видели украинские беспилотники, подлетали, но, видно, думали, что не стоит на меня тратиться, сам кончусь. Кидали воги, это такие осколочные боеприпасы, сжечь пытались сверху, я даже загорелся, содрал с себя пылающую одежду, дальше полз. То ли новички были, тренировались, а, может, просто издевались.

На четвёртый день на меня наткнулись сапёры на мотоциклах. Далеко они меня вывезти не могли, у самих задание. Довезли до ближайшей точки эвакуации, вызвали по рации наших.

Не был уверен, что за мной приедут, небо было «грязное», это когда в нём висит много БПЛА. А ехать за мной километров 20 по открытой местности. Слишком большая вероятность потерять и машину, и всю группу эвакуации.

Но за мной приехали, рискнули два бурята Рома и Джида. Дороги самой и не помню, в основном, был без сознания. Потом госпитали, вытащили пятьдесят осколков. Уже выздоравливаю. Ножи хочу якутские отвезти и подарить этим парням. После подвига Туты для многих на фронте якутский нож прямо как сокровище.

Ценить жизнь

– Видел врага в лицо?

– Обычно убитыми… А так перевязывал как-то пленного, звали его Константин Валентинович, прекрасно говорил по-русски, вообще без акцента.

Наткнулись на него на позициях, прятался в лесополке, хотел сойти за нашего, ещё и переоделся в российскую форму, только не успел поменять штаны и ботинки. Какой-то важный был пленный из командиров, что ли. Потому что у нас его сразу забрали в штаб.

– Насколько важна гуманитарная помощь с Родины?

– Из Мирнинского управления автомобильных дорог мне отправили детектор дронов «Булат» — он спасал нам жизни, как минимум, раза три. Потому что знали, когда ударит БПЛА-камикадзе. Буквально выскакивали из машины в последнюю секунду, а она сгорала. Хочу выразить огромную благодарность за поддержку наших ребят Сергею Герасимову из аппарата управления г. Мирного  и Нине Костюченко, МНГОК, г. Мирный, Илье Щебневу, МУАД, г. Мирный, Бережнёвой Римме, волонтёрам «Вместе мы – сила», г. Якутск.

– Чувствуешь, что стал другим?

– Да, по-моему, нет, всё такой же. Разве что стал куда как больше ценить жизнь. Вот просто утро где-нибудь в лесополке, вокруг всё раздолбано, дымится, трупный запах, а ты смотришь на солнышко и думаешь: я ведь живой, как же хорошо.