Полковник в отставке, кандидат военных наук, заслуженный военный специалист РФ Валентин Иванов был единственным из якутов кандидатом в школу космонавтов. «С детства мечтал летать», – говорит Валентин Капитонович. Но мечтают многие, а у мальчишки из Нюрбы оказалось достаточно упорства, чтобы добиться поставленной цели, а впоследствии – не свернуть с намеченного пути.
Под гул самолётов
– Первый самолёт я увидел лет в пять. Это был биплан По-2 с открытой кабиной, они тогда летали по всем наслегам из Нюрбы. Такое воздушное такси. И санрейсы совершали. Это уже потом появились закрытые Яки, Як-12, куда можно было хотя бы носилки положить.
Семья наша жила тогда неподалеку от аэропорта, я засыпал и просыпался под гул самолётов, и не было у меня никогда другой мечты, кроме как стать летчиком.
А когда по вечерам молодые русские ребята из Нюрбинского авиаотряда выходили гулять по берегу Вилюя в своей форме, под руку с нарядными женами, от них было глаз не отвести. Я смотрел и думал: вот бы и мне стать таким же и тоже гулять в летной форме с девушкой!
Мой старший брат Кеша осуществил эту мечту раньше меня, закончив Сталинградское училище летчиков в Новосибирске – да, «Сталинградским» оно только называлось, это было почетное наименование, а закончил его Кеша в 1957 году в одном выпуске с Германом Титовым и начал службу в Одесском военном округе.
Но в 1960 году грянуло сокращение Вооруженных сил, 1 миллион 200 тысяч человек оказались за бортом, и он, молодой летчик-истребитель, попал в их число. Что поделать, вернулся домой, где ему повезло хотя бы в том, что Нюрбинский авиаотряд расширялся, и его взяли туда.
«Звёзды на крыльях»
– А я в то время увидел в нашем районном Доме культуры фильм «Звёзды на крыльях» – там морская авиация, юг, романтика, и так он мне в душу запал, что, разглядев в титрах «в съёмках фильма участвовали выпускники Ейского военно-морского ордена Ленина авиационного училища летчиков имени Сталина», сразу решил: после школы – туда.
Брат меня отговаривал: «Хочешь, как я, без работы остаться? Иди в Бугурусланское училище гражданской авиации, вместе одним экипажем будем летать». Я говорю: «Нет, буду военным летчиком».
Но когда я, получив аттестат зрелости, явился в военкомат за направлением в Ейское училище летчиков (нашел в газете «Красная звезда» объявление о наборе), мне сказали: «Разнарядки нет» и давай предлагать на выбор сухопутные училища – Хабаровское, Благовещенское. Иди, говорят, в танковое. Но кто-то из Нюрбинского авиа- отряда надоумил: «Напиши заявление в приемную комиссию на имя начальника училища». И удивительное дело – пришел вызов! Вот так я и отправился навстречу мечте.
«С самого начала»
– Приезжаю, а военно-морское училище стало обычным ВВСовским. Ну, думаю, ладно. Вокруг здоровенные русские ребята ходят, но и я немаленький был: рост – 178, вес – 70. Заявлений, как я узнал, было подано 2,5 тысячи – на 180 мест.
Но когда у нас на глазах разбился курсант-третьекурсник (мы на базе училища жили, а рядом – центральный аэродром, где они летали), кое-кто из абитуриентов документы забрал. Таких было немного, но – были.
А я поступил, набрав 24 балла из 25 возможных. Результат неплохой, но никто не предполагал, с какой учебной нагрузкой придется столкнуться! Она была неимоверная. Сейчас удивляюсь, как выдержал.
Учили нас на летчиков-инженеров и давали базовое образование лётчика и инженера. Скажем, перед тем как начать изучать конструкцию и прочность двигателей, нужно сначала усвоить теорию машин, механизмов и сопротивление материалов, а для этого надо знать высшую математику. Высшая математика, аналитическая геометрия, термодинамика… Как нас гоняли на первом курсе! Шести часов занятий и двух часов самоподготовки катастрофически не хватало.
Полегче стало лишь тогда, когда начали изучать матчасть чехословацких самолетов L-29, они же «дельфины», на которых нам предстояло летать.
Мы, кстати, были первыми в нашем училище, кого с самого начала учили летать на реактивных самолетах. Но перед этим были такие баталии! «Надо идти от простого к сложному, пусть сначала на винтовых полетают», – говорили одни. «А зачем время терять? Пусть сразу с реактивных начинают», – возражали другие – и победили.
«Учатся на ошибках»
– Первая наша потеря тогда же и случилась – на первом курсе. Дело было не в том, что мы «начали с реактивных». Потери бывают всегда, и надо быть готовым к этому. Ещё двое погибли позже, на четвертом курсе, перед выпуском: один – во время ночного полета, другой при полетах днём упал в море. Три курсанта за четыре года. Но тут раз на раз не приходится: в каких-то выпусках и больше погибает, в каких-то – ни одного.
Конечно, когда на глазах у тебя разбивается товарищ, осадок в душе остаётся, однако рапортов об отчислении из училища после таких случаев никто не писал. Даже в голову не приходило.
У нас частью учебного процесса были ежедневные сводки об авариях и катастрофах, приходившие со всего Советского Союза. В каждом случае до нас доводили и предварительное заключение, и то, к чему пришла комиссия после расследования. Как говорят – учатся на ошибках. Вот нас и учили. Мы потом по всему этому еще и зачеты сдавали.
Инструкция летчику – огромный талмуд – написана кровью товарищей. Знать ее надо наизусть. Вот спросят внезапно (а спросят обязательно): «Остановка двигателя. Ваши действия?» – и все от зубов должно отскакивать. Правда, то, что на земле знаешь на пятерку, в воздухе будешь знать на тройку.
Белый танец
– Только не подумайте, что наша учеба была сплошным преодолением. Молодость есть молодость. По субботам и воскресеньям – танцы. Училище в Ейске существовало с царских времен, и все щекотливые вопросы, касающиеся соперничества с местными кавалерами, были уже давно улажены предшествующими поколениями.
Но, если честно, особой нужды выходить в город не было: на стадионе у нас была оборудована своя танцплощадка, и девушки к нам сами приезжали.
Вход на танцплощадку был не через центральный КПП, а отдельно, и там стоял патруль, который девушек «хором» не пропускал: курсант должен был сам провести свою подругу – или не подругу в ответ на просьбу «проведи!». Начало в семь вечера, «лебединая песня» – в девять, после чего девчат – до ворот, сами – в казарму, и отбой.
А летом мы летали. Полеты заканчивались, когда погода ухудшалась – в конце октября-ноябре. Отпуск на месяц давали – с проездом. Зимние же каникулы длились две недели, и проездных не полагалось, так что домой я зимой не ездил, ведь сколько с Азовского моря до Нюрбы добираться – только доехал, а уже возвращаться. Смысла нет – и денег на этот вояж тоже.
Но и в казарме я не сидел. Товарищи сами предлагали: «Валя, что ты тут будешь один две недели? Поехали со мной». Так я в Калининграде побывал, Ставрополе, Ижевске. Не помню, если честно, как мы деньги на проезд собирали, но как-то собирали, а стипендия на первом курсе 8 рублей, что ли, была, потом вроде 13. Но мы ведь ещё на полном довольствии были.
На укрепление границы
– Из училища выпустились в 1967-м – 113 человек из набранных четыре года назад 180-ти. 67, как говорится, отсеялись. Кого-то отчислили по здоровью, кого-то – по летной неуспеваемости, кого-то – по дисциплине, причем достаточно было в увольнении выпить пива и попасться на этом. Алкоголизм тогда выжигали каленым железом.
И выпускных балов у нас никаких не было, все по-простому – приказ министра зачитали, направление выдали, вечером – товарищеский ужин в летной столовой с инструкторами и убытие к месту несения службы.
Многих, в том числе и меня, отправили на укрепление китайской границы. С Китаем отношения года с 1963-го начали портиться, а училище мы закончили в разгар противостояния.
До того на Хайларском направлении нашей авиации вообще не было, и 189-й гвардейский Брестский ордена Суворова авиационный полк истребителей-бомбардировщиков 23-й воздушной армии, куда нас направили, перелетел туда через весь Союз из Таллина.
А мы приехали в конце ноября. Город Борзя. Гарнизон «Барнаул». Аэродром «Чинтан-2». Температура минус 35 – минус 40, снега нет, ветер 10-15 метров в секунду – это постоянно.
В общежитии гостиничного типа можно было волков морозить: по стенам иней, на окне лед. Дома-то типовые, на юге в них, может, и нормально жилось…
Где начинается Гоби
– Новые гарнизоны все были такие необустроенные. Воду давали три раза в сутки, добывая ее из артезианского колодца глубиной 500 метров. На вкус она ужасная – железа много, чайник от нее изнутри весь коричневый. Но выбирать не приходится – там же почти пустыня, в тех местах как раз Гоби начинается.
А кормили нас хорошо – четыре раза в сутки и лучше, чем в любом ресторане. Три-четыре блюда на выбор, фрукты, шоколад. Реактивная норма летного состава. Система заказная, обслуживали официантки. В семье питаться, кстати, было запрещено: мало ли то жена обед не приготовила, а мы же на реактивных самолетах летаем.
Самое трудное там было – взлетать и садиться при постоянном сильном ветре. Но ветер или что, а боевое мастерство отрабатывать надо: бомбометание, пуски ракет, стрельба из пушек, перехваты воздушных целей. Летчик всегда должен быть в форме.
Про Даманские события, которые при нас и случились, мне лично рассказывать нечего: столкновения были на земле, в небе ничего подобного не наблюдалось.
Другая жизнь
– Два с половиной года я пролетал, потом попал в аварию, и на этом моя летная работа закончилась. По состоянию здоровья меня должны были уволить как не годного к военной службе в мирное время, но руководство, учитывая все обстоятельства и мой молодой возраст, пошло мне навстречу, оставив служить в виде исключения.
Началась совсем другая жизнь. Перевели меня на аэродром «Степь» – 110 километров севернее от нашего – помощником начальника оперативного отделения штаба дивизии. Наземная служба, штабная работа…
А самое трудное – не летать. Тем более живешь в гарнизоне, и аэродром рядом. Однокурсники мои идут на полеты, а я иду в штаб. Птица вне своей стаи. И это чувство не проходит и не пройдет никогда.
Но я никого и никогда не отговаривал стать летчиком. Лучше этой профессии нет. Хотя, наверное, я не могу судить, я на гражданке ни дня не работал, гражданскую жизнь вообще не знаю. Как в 18 лет надел форму, так 37 календарных лет и отслужил. Все отдал Родине.
«Одни в гарнизоне»
– И здесь мне хочется напомнить о тех, кто все отдавал нам – про женщин наших. Мне всегда было жалко их. Не только свою жену, а всех, кому пришлось выживать в тех условиях. Молодые все эгоисты: разве кто-нибудь из нас задумывался в училище, на какую жизнь мы обрекаем своих подруг?
Жену я увез с теплого Азовского моря в продуваемые всеми ветрами степи, но она никогда ни на что не жаловалась. Единственное, что я от нее слышал: «У мамы хорошо».
Я тут сказал, как нас в авиации кормили. Но то нас. А в военторге, к примеру, с мясом была напряжёнка, молока нормального не было – только сухое, сын наш на таком вырос. Магазин в девять утра открывался, так женщины с семи очередь занимали.
А каково им было, когда гул, постоянно доносившийся с аэродрома – звук неба, звук жизни – вдруг прерывался. Если гудят – значит, все в порядке, все хорошо. И вдруг – тишина. Для женщин, которые остались одни в гарнизоне, это удар в сердце и страшная мысль: мой?
И отвлечься там не на что. Других работа спасает, а у них и этого нет. Даже если была специальность, то год за годом, день за днем – и квалификация потеряна, а кому ты потом нужна?
«Делать своё дело»
– Вот такие у меня сейчас мысли. Но я ни о чем не жалею. Помню, в детстве смотрел на своих земляков-фронтовиков, как на тех, кто, по меньшей мере, решил исход Берлинской операции. Мне хотелось быть похожим на них. А сколько получает летчик, я узнал на четвертом курсе: была у нас такая дисциплина – «Военная администрация», пришел финансист и начал нам объяснять, что кому положено. Сейчас же первый вопрос: сколько я получать буду?
Обидно ещё, что училищ много позакрывали. Наше расформировали лет десять назад – единственное училище, которое готовило истребителей-бомбардировщиков (штурмовиков). Все же училища были специализированные, а каждый летчик – штучный товар: его подготовить – это сколько труда надо вложить, а потом он как минимум пять лет будет необходимый опыт набирать.
При всем при этом состояние нынешней авиации я оцениваю высоко: техника прекрасная, школа сохранилась, традиции. Костяк остался, а мясо нарастить можно. Есть опытные летчики, хорошие командиры. И наш золотой резерв – кадетские корпуса, Суворовские училища. Вся надежда на них. И лет 15 назад слышал про спецшколы ВВС, куда после 8-9 класса набирали. Хорошая идея была.
Что касается дня сегодняшнего… Надо просто делать свое дело. И не ударяться в панику: ой, дроны, ой, ужас. Да, недооценивали. Думали, игрушки. Все оказалось серьезнее, но… Но. Они имеют решающее значение в исходе операции? Они сильнее ракет, бомб? Конечно, они должны быть – в определенной пропорции. Конечно, сейчас многое будет пересмотрено. Время пришло. Время вспомнить, что Родину защищать – это не только профессия, но и святая обязанность каждого.
This post was published on 16.04.2023 10:23