Генерал Макар Яковлев: о работе следователем по особо важным делам, укреплении государственности и спецоперации на Украине

О делах, которые он расследовал, писали книги,  ставили спектакли, экранизировали (фильм «Мой убийца» Костаса Марсаана вышел в российский прокат), материалы размещали в музее МВД СССР. Но в детстве генерал Макар Макарович Яковлев мечтал стать военным летчиком, а не юристом. Да и не слышали в их наслеге о такой профессии.

Школа жизни

— Детство у меня было трудное. С трёх лет по родственникам и соседям скитался: мать тяжело болела, с постели не вставала. Но при этом находила силы, чтобы шить мне одежду, причем старалась, чтобы на вырост, чтобы я после ее смерти ещё какое-то время был одет-обут. Она умерла, когда мне было девять.

А отца не стало, когда я учился в девятом классе. Вернулись мы с ним осенью с сенокоса, и он, отправившись проведать брата, в темноте потерял дорогу и утонул. Видел он очень плохо.

Но при этом в годы войны, почти слепой, спасал наслег от голодной смерти, перевозя необходимые грузы до Якутска и обратно. В одиночку водил обоз из двадцати лошадей, причем за весь груз по законам военного времени отвечал головой. «Увели» бы у него в городе хоть один мешок — на суде и смотреть бы не стали, что слепой. Но тогда обошлось. А вот в мирное время погиб.

Меня вместе со всеми отправили искать тело. Я сам его и нашел. И нес потом на носилках до деревни…
При такой жизни повзрослеть пришлось рано.

С четвертого класса вышел на сенокос, а став чуть постарше, работал уже наравне со взрослыми. «Да ты скоро нас всех обгонишь, парень», — говорили мне.

С шестого класса охотился — на зайцев, глухарей, тетеревов. После восьмого класса даже хотел в кадровые охотники уйти, когда в школе совсем житья не стало.

Хулиганить я не хулиганил, зато с учителями пререкался вовсю, спорил, что думал, то и говорил — прямо в глаза, а такого в те годы не любили: из учительской и кабинета директора я, можно сказать, не «вылезал». Даже из интерната меня выгоняли.

Но когда я всерьез решил уйти, меня вызвали в районо и уговорили не бросать учебу. Учился-то я хорошо, хоть условий никаких не было, но память хорошая выручала, все заучивал с первого раза.

После окончания школы до осени жил на чердаке интерната — больше негде было. Кастелянша пожалела: принесла матрас, одеяло, простыню.

Работал я в колхозе трактористом, потом три года плотничал, а ещё семь месяцев был секретарем в суде. Размещался он в крохотном домишке не больше охотничьей избушки — как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Прокурор района  Аскольд Трифонович Кулаковский очень благосклонно ко мне относился, даже пожить к себе пустил и все время агитировал поступать на юридический. От него я и узнал, что есть такая профессия.

А чтобы заработать денег на дорогу, устроился в строительную бригаду: мы до ноября в палатке в лесу жили, лес валили, потом из него дома строили. Такая вот школа жизни у меня была.

Есть такая профессия…

— Экзамены сдавал в Якутске. Конкурсные баллы набрал, но в списке своей фамилии не увидел и улетел в Свердловск, понятия не имея, что там и как.

Приезжаю — конкурс 17 человек на место, все выпускники столичных школ, медалисты с хорошо подвешенными языками. Я же, хоть и прочитал всю школьную, а потом поселковую библиотеку, по-русски почти не говорил и старался лишний раз рта в таком обществе не открывать.

Но на письменном экзамене по русскому большинство медалистов срезалось, а я его на тройку сдал (остальные экзамены — на четверки и пятерки) и поступил.

На первом курсе завертела меня студенческая жизнь, точнее, спортивная — тренировки, соревнования, победы. Но эффект от моих побед был неожиданным.

Ректор наш, Остапенко, фронтовик, вызвал меня к себе и спросил в лоб: «Яковлев, в каком вузе учишься? Пропусков у тебя много». Я с достоинством ему отвечаю — мол, соревнуюсь. А он мне на это: «Переходи в институт физкультуры». И — после паузы: «Или учись нормально».

Это на меня подействовало. К тому же в Свердловском юридическом институте были созданы все условия для учебы: богатейшая библиотека, общежитие в 50 метрах от учебного корпуса — занимайся хоть до одиннадцати вечера.

К моменту окончания я был в числе ста лучших студентов, а это означало, что при распределении учитывалось и мое желание. В итоге вместо Узбекистана, куда меня должны были направить, я вернулся на родину.

Тогда наш институт  заканчивало 250 человек в год — на 250-миллионную страну, так что с трудоустройством проблем не было. Но начинать надо было с районной прокуратуры.

Сразу по приезде я со своими коллегами отправился на один из ленских островов: прокурорские работники, как и все остальные, шефствовали над одним из совхозов и в порядке этой самой шефской помощи работали там летом на сенокосе. А я-то косу еще в четвертом классе в руки взял. Прокурор Якутска Андрей Пантелеевич Луговой после возвращения с сенокоса сам предложил мне остаться в городе.

А я уже семейный был, и в районе жилье какое-никакое выделили бы, а здесь… Но Андрей Пантелеевич сказал: «Найдем». И через полгода мы въехали в однокомнатную квартиру на Дежнева, да ещё с центральным отоплением!

Мои старшие коллеги, как я позже узнал, все были фронтовиками с боевыми наградами, которые, правда, никогда не носили.
А соседом по кабинету у меня был Василий Колмогоров, будущий заместитель генерального прокурора России. Он на два года раньше меня закончил.

Как старшему следователю по особо важным делам мне поручали все самое сложное — хищения, массовые убийства. За год направлял в суд 45 дел с обвинительным заключением.

«Загипнотизировал»

— Одно из дел расследовал в Оймяконском районе, где геологи, забирая пробы из горного ручья, наткнулись на рукотворный завал из старых веток. Из-под него шел запах, который их насторожил. И подозрения подтвердились: под ветками лежало тело, вернее, то, что от него осталось.

Эксперт дал заключение, что смерть этого мужчины наступила два года назад, а кроме нескольких застрявших в костях дробинок, в карманах полуистлевших брюк были обнаружены крупицы золота.

Неделю за неделей мы прочесывали берега этого ручья, пока не наткнулись на замаскированную землянку со старательскими орудиями. Но кроме этого, я нашел в земле самодельный нож. Это была зацепка.

Выйдя из тайги, начали допрашивать всех, кто мог что-либо знать об этом деле, в том числе родственников тех, кто пропал без вести около двух лет назад. Таких набралось более трехсот человек, причем не только в Оймяконском районе, но и в соседней Магаданской области.

Именно там одна из допрошенных признала нож своего сожителя. Сказала, что два года назад он вдвоем с напарником (ранее судимым) уехал на промысел в Якутию, и с тех пор — ни слуху, ни духу.

Стали искать этого напарника — живого или мертвого. Снова принялись прочесывать местность у ручья и нашли останки ещё одного человека. Но оказалось, это не тот, кого мы ищем. Однако экспертиза выяснила, что погиб он в одно время с первой жертвой.

Потом добыли информацию о ещё троих «гастролерах», собиравшихся мыть золото в Якутии. Опять-таки через сожительствовавших с ними женщин вышли, помотавшись по всей стране, на одного из них, который и оказался убийцей.

Запирался он, конечно, долго, но в конце концов признался, что с двумя сообщниками убил в то лето троих нелегальных старателей, а потом скрылся с золотом, «кинув» подельников. Показал и места, где они расправились со своими жертвами. Так и нашли останки третьего убитого.

А орден «Знак Почета» я получил за расследование дела ГУМа в Москве, где руководил следственной бригадой из двухсот следователей.
Такого рода преступлений хватало везде и всегда, и надо было быть ещё и экономически подкованным, хищения ведь идут годами, и восстанавливать бухучет нужно с «начала начал».

К примеру, когда я расследовал недостачу в сто тысяч с лишним рублей в магазинчике поселка Сиктях Булунского района, тогда как автомобиль «Москвич» стоил в то время три тысячи, я высчитал весь денежный оборот поселка — от зарплат и вкладов до хранящихся под матрасами заначек плюс товарооборот магазина за интересующий нас период.

Но когда заведующую осудили на 13 лет, она обвинила меня в том, что я ее загипнотизировал. Даже письмо писала в Верховный суд.

«Докопаться до истины»

— В те годы быть следователем означало постоянно быть в разъездах, причем по всей стране.

В Новокузнецке Кемеровской области целый год тянулось дело об изнасиловании и убийстве трех девочек, останки которых нашли в реке, и меня после расследования дела ГУМа командировали туда.

Полгода там работал,  обстановка, сами понимаете, нервная. Но дело это раскрыл, и убийца получил высшую меру наказания.
Вернулся — отправили в Верхневилюйск расследовать убийство сына секретаря райкома трехлетней давности. И там тоже — «история с географией»: основного свидетеля нашли в Нерюнгри, а через него вышли и на убийц, которых оказалось двое.

А в деле, которое легло в основу детектива Егора Неймохова «На озере Сайсары», по которому потом поставили спектакль и сняли фильм, убийство чуть не повесили на невиновного — пьяницу, во всем признавшегося.

У меня же возникли сомнения: да, сам говорит, что, наверное, он и убил, но ведь не помнит ничего, а главное — по складу характера не подходит, натура не такая, чтобы кого-то жизни лишить. В итоге оказалось — там четверо других замешаны.

Как в таких обстоятельствах докопаться до истины? Думать. Следователь, работая в одной связке с оперативными работниками, должен быть мозговым центром, просчитывать, по каким направлениям работать, какие версии отрабатывать.

И конечно, находить общий язык со всеми. Хоть с кем — даже с тем, кто по совокупности содеянного идёт на исключительную, высшую, меру наказания. У самого закоренелого преступника или маньяка после всего совершенного сохраняется что-то человеческое, вот к этому человеческому в них и надо обращаться.

Это я стараюсь вложить во всех своих студентов, а преподаю уже 24 года. Средний стаж в работе следователя сейчас — три года. Потом уходят, не выдерживают. Мои выпускники, которые стали следователями, по семь-восемь лет работают, расследуют самые сложные дела, как я сам когда-то.

Но я не только преподавательской деятельностью занимаюсь. Уйдя с практической работы, перешёл на научную, стал почетным доктором права Римского международного университета.

Работал и в государственном строительстве как депутат, член Верховного Совета СССР, председатель подкомитета по вопросам правопорядка и борьбы с преступностью, во главе комиссии ВС СССР проверял деятельность прокуратуры Советского Союза — в первый и последний раз.

Но меня и самого проверяли. После проверки, о которой я только что сказал, в мраморном зале прокуратуры состоялся фуршет, где напротив меня сидел генеральный прокурор СССР Сухарев, рядом — председатель КГБ Крючков, министр юстиции СССР Лущиков, министр МВД Пуго.

А в конце лета, когда я работал на сенокосе у родственников в Крест-Хальджае, туда по мою душу прибыли сотрудники спецслужб. Это был август 1991 года. ГКЧП. А я на том фуршете с его членами за одним столом сидел. Хотя там, кстати, и Горбачев присутствовал. Ну, вот меня и  решили проверить.

Государственное строительство

— Когда не стало страны, выступил с предложением изменить Уголовный кодекс, как не соответствующий рыночным условиям. Но страна ещё долго жила по нему.

Новое входило в жизнь со скрипом. Но возглавляемый мною подкомитет заложил основы нашего нынешнего Следственного комитета.

Будучи народным депутатом СССР, способствовал открытию в республике природоохранной прокуратуры — первой в России.

С основателем общественного движения «Невада — Семипалатинск» Олжасом Сулейменовым участвовал в двух международных конференциях по подземным ядерным взрывам. В ООН с ним выступал — первый из якутов.

А в Государственном Собрании РС(Я) первого созыва был председателем комитета по законодательству. Мы с чистого листа начинали. Но я хочу сказать: в государственном строительстве я работаю всю жизнь, ведь раскрытие преступлений — тоже укрепление государственности.

Недавно в соавторстве с А.А. Мартыновым написал  методическую книгу «Противодействие коррупции», которой заинтересовались на российском уровне.

Коррупция — это социальное явление, она была и до нашей эры, и сейчас процветает: кумовство (очень у нас развитое), фаворитизм, лоббизм, непотизм… А ответственности за это нет — ни гражданской, ни административной. Но если коррупцию не минимизировать, развития государства не будет.

О главном на сегодня

— Но главное на сегодняшний день — это спецоперация, которую ведёт Россия. Спецоперация, показавшая истинное лицо Европы и США. Истинное лицо «наших» артистов, «наших» олигархов. Чубайс — и тот сбежал. И такие люди нами руководили.

Теперь надо менять Конституцию 1993 года — главными советниками при ее написании были американцы.

Отвязаться от доллара, это во-первых, во-вторых — изменить экономическую политику в сторону большего участия государства, а то по нынешнему закону государство ни во что вмешиваться не должно, рынок, дескать, сам все решает — нигде больше такого нет.

30 лет мы жили под внешним управлением, нами руководили Международный валютный фонд, Федеральная резервная система. Сколько триллионов было выведено за границу — и в итоге кому они достались?

Ни одну международную норму США не признают. Во что они со своими сателлитами превратили Ливию, Сирию? Но с Россией у них этот номер не пройдет, все закончится нашей победой, но потом по какому пути мы пойдем? Решать надо.

По поводу спецоперации хочу еще сказать: другого пути у нас просто не было. НАТО основательно подготовилось, фактически превратив Украину в свой передовой отряд, вооружив до зубов, промыв мозги, хотя формально она в их блок не входила. Стравили два славянских народа — пусть истребляют друг друга, а они будут греть на этом руки, поставляя оружие.

А представьте — если бы они первыми на нас напали. Хорошо, что есть разведка, и мы их удар упредили.

Но денацификация и демилитаризация — сложные процессы. Не могу понять, почему молчит наша Академия духовности, которая должна работать по патриотическому воспитанию. Экономисты Академии наук должны освещать экономические аспекты, готовя людей к новому образу жизни, обосновывая, просвещая.

В 1987 году с принятием Закона о предприятиях, к которому приложил руку экономический советник Джеффри Сакс, обанкротивший столько государств, мы вошли в долларовую систему. Это была ошибка. Не единственная, кстати. В 1988 году был принят Закон о кооперации, давший 70 министерствам  возможность выйти со своим ценообразованием за рубеж.

Вот с какого времени нас на веревочке водили. Но сколько верёвочке ни виться… вот это мы людям и должны сейчас объяснить.

Фото предоставлено героем материала.