Галина Кондрашова: «Актерству нельзя научиться»

Народная артистка РС (Я) Галина Кондрашова — о своем военном детстве, предложении диктора Левитана, полувековом служении в Русском театре и проблемах современного искусства.

«Актерству нельзя научиться», — считает народная артистка РС (Я) Галина Андреевна Кондрашова (Доброскок), которая отмечает двойной юбилей — 80 лет и полвека служения Русскому театру имени Пушкина.

Девчонка рожденья военного года

У нее, девочки 1941 года рождения, детства, в сущности, не было: отец в первые дни ушел на фронт, мама — повар заводской столовой — эвакуировалась в Красноярск, где отдала ее в дет-ясли, потому что надо было работать. И там Галочка, которой не было и года, чуть не погибла: выползла ночью из кроватки — очень хотелось есть — и пробралась в столовую, где на нее набросились голодные крысы.

Как она, ещё не умея ходить, смогла спастись от них? А вот смогла. Открыла крохотными ручонками тяжелую входную дверь и выпала на улицу. Там искусанную окровавленную малышку (на бедре потом навсегда осталась глубокая ямка) нашел кто-то из работников — в октябрьскую стужу, а как долго она пролежала на снегу?

Положение было отчаянным, и решили известить мать — не найдя ничего лучше, как брякнуть про ребенка, когда она снимала с плиты огромную кастрюлю. Кастрюля с горячей кашей выскользнула у нее из рук — прямо на ногу. Ожог был такой сильный, что образовалась язва, от которой она страдала всю жизнь.

Но в главном им всё-таки повезло: отец вернулся с войны, хотя на нем живого места не было — в лёгком застряла пуля, нога прострелена. А хуже всего было с рукой: хотели ампутировать, но он не дал, сказал, что разработает. И разработал, специально купив для этого баян: играл подолгу и спас свою руку.

Старшая сестра

Папа был инженером-строителем, работал на восстановлении заводов и шахт. Перебрасывали его с объекта на объект, а семья, понятно, следовала за ним.

Галочка хорошо запомнила, как жили они одно время в пригороде Краснодона в финском домике. Через дорогу было поле, на котором росли огурцы с помидорами, и они с мамой ползком пробирались туда по ночам, чтобы набрать в подол овощей, поминутно оглядываясь, не показался ли объездчик на лошади.

Был под Краснодоном и виноградник, где тоже работал объездчик, который следил, чтобы на уборке урожая все с утра до вечера пели, потому что время голодное, а петь и жевать одновременно не получится.

У Гали было восемь младших братьев и сестер, и она, самая старшая, прибегая из школы, сразу хваталась за пеленки, готовку, уборку, прополку и крутилась до ночи, как белка в колесе.

А когда после получения аттестата заикнулась о том, что хочет учиться, мама сказала, что никуда ее не отпустит: «Кто будет с детьми сидеть?» Дело до слёз дошло, хорошо, хоть папа поддержал.

Когда у Гали возникла мечта стать актрисой? Когда в начальной школе учительница — одна на все четыре класса, выходя в соседний кабинет к другим ученикам, велела ей читать «Муху-Цокотуху», и все в прямом смысле слова завороженно ей внимали, а она сама увлеклась и не сразу заметила, что преподавательница уже вернулась и тоже слушает ее вместе со всеми. Потом она сказала: «Ты, наверное, артисткой будешь».

Или когда в родное мамино село Троекурово, куда они перебрались в 1956-м, приехал на гастроли Липецкий театр? В парке установили помост, и туда началось всеобщее паломничество. Гале запомнился спектакль «Ясные дали», а особенно — актриса, игравшая роль председателя колхоза.

Между прочим, мать Галиной мамы тоже была председателем правления у себя в Троекурове. Но если театральную «председательшу» под занавес ожидали аплодисменты, то Галину бабушку сожгли живьём в ее доме. И Галя видела это своими глазами, сидя на чердаке у подруги в доме напротив…

«Рабочая косточка»

После школы Галя о поступлении поначалу не помышляла — работу бы найти. А ее не было — везде требовали специальность.

Папина сестра, к которой Галя поехала после школы, ничем помочь не смогла. Но хоть Дом культуры с театральным кружком в Ворошиловске был — первым делом она записалась туда. Тамошний директор и помог ей устроиться на завод, в разливочный цех металла.

В суконных пиджачках и штанах, чтобы не обжечься, работали в три смены.

И как-то ночью Галя задремала на рельсах, по которым ходил разливной кран с ковшом. Спас проходивший мимо мужик, спихнув в сторону пинком и окончательно разбудив цветистой бранью — цензурным в этом потоке было только слово «раздавят».

Так и проходила Галина жизнь — между заводом и театральным кружком, куда она летела, как на крыльях. Но домой — в проходную комнатенку, которую снимала у одной старушки — возвращалась до того уставшая, что ноги не держали. И когда однажды квартирная хозяйка сказала: «Тут к тебе мужчина», — Галя замерла в недоумении. К ней? Мужчина? Откуда он взялся?

Гость оказался седовласым, с благородным лицом. Оказалось — худрук Харьковского театра, который ездил по всей Украине, отбирая талантливую молодежь в свою студию.

Читала ему Галя «Катерину» Шевченко — украинский в школе преподавали, да и в кружке играли большей частью по-украински. Он прослушал и пригласил на экзамены.

Сдав их, Галина стала студенткой Харьковского театрального училища, а когда заканчивала его, на гастроли приехал Смоленский театр. Попутно они присматривали себе молодых артистов.

Так Галя оказалась в Смоленске.

«А я поверил!»

Сначала она выходила в массовке «Дениса Давыдова», который был визитной карточкой театра. А вскоре и роль получила — в спектакле «Разорванный рубль» по пьесе Антонова. Играя дворничиху на танцплощадке, Галя на прогоне решила самостоятельно изменить свой образ: надела фартук, оперлась на метлу и принялась грызть семечки, неприязненно на всех поглядывая — ходят, мол, тут всякие… И тут же раздался крик режиссера Гельфанда: «Почему посторонние на сцене! У нас прогон! Для уборки другого времени не нашли? Сумасшествие какое-то!» В ответ Галина сняла косынку: «Да я это». Режиссер сначала онемел, потом расхохотался: «Надо же, а я поверил!» Излишне говорить, что она потом в этом спектакле так всегда и выходила.

А в «Василии Теркине» сыграла старуху, пожалевшую для солдата сала, но не сумевшую его провести: «Бабка, сало здесь. Не был немец — значит, есть». Причем мужа ее играл актер действительно в возрасте, но она, двадцати с небольшим лет от роду, была в этой роли ему под стать. Предыдущая исполнительница, уходя на пенсию, наметанным оком определила, кто может ее заменить, и сама сказала Гале: «Подготовлю тебя к своей роли». Режиссеру после этих репетиций оставалось только утвердить ее.

Через полтора года один из старших коллег, народный артист Калиниченко, переходя в Горьковский театр комедии, «перетянул» Галю с собой: где, как не в комедии, нужны такие дарования!

А три года спустя подруга зазвала в Москву — создавался театр «Глобус».

Но было ещё одно предложение, о котором нужно рассказать особо.

Как-то поехали они на гастроли в Минск, где в это время праздновали годовщину освобождения. Праздничные мероприятия вел диктор Левитан. Тот самый. И увидев Галю в каком-то эпизодике, подозвал ее к себе: «Приглашаю в Москву на радио. У вас голос дикторский».

А когда растерявшаяся Галя рассказала об этом коллегам, их возмущению не было предела: «Ты чего? Театр бросать?»

Так она никуда и не поехала. А Левитан звонил ещё дважды.

Но потом «Глобус» расформировали, однако без работы Галина долго не сидела: через месяц на актерской бирже (была такая в Советском Союзе) встретила режиссера Театра Моссовета Бориса Афицинского, который собирался в Якутск.

«Раз приехала, давай работать»

…Это было долгое путешествие: сначала на поезде через всю страну, потом неделю на пароходе по Лене.

Якутск встретил неприветливо: серое небо, дождь. Прибывшие быстро «рассосались», и Галя, спустившись с трапа, увидела на берегу лишь видавший виды «бобик». Сжимая в руке свою главную ценность — ведро смородинового варенья, которое мама дала в дорогу, она уже запаниковала было, но — о счастье! — из «бобика» махал ей рукой приехавший чуть раньше Афицинский. Галантно забрав у нее ведро, привез в театр, но на месте выяснилось, что квартирный вопрос в Якутске стоит остро, а потому жить придется… в пожарной каланче. Зато прямо во дворе театра!

Увидев эту каланчу изнутри, Галя не смогла удержаться от слёз: окно где-то под потолком, в центре — куча мусора.

А куда привели оформляться? Деревянный домишко по Аржакова — министерство, кругом лужи, грязь непролазная, к крыльцу доски брошены, под ними вода хлюпает.

В голове была только одна мысль: «Надо уезжать, и поскорее!» Афицинский, видя такое дело, принялся уговаривать: «Раз приехала, давай работать».

А что ещё делать, если половину подъемных Галя сразу по получении отдала маме!

Соседями по каланче были Нина Константинова, Александр Кузнецов, Галина Новосёлова с мужем и режиссер Дененберг с целой группой выпускников Красноярского училища искусств.

— Так Афицинский лепил театр и сделал его великолепным. Имелась у него администраторская жилка. А человек он был очень добрый, компанейский, артисты всегда вокруг вертелись, — вспоминает Галина Андреевна.

Первая роль, которую он ей дал — Кабаниха в «Грозе». И ничего, что самой Галине исполнилось тогда тридцать — к возрастным ролям было не привыкать.

Кстати, заканчивая впоследствии историко-филологический факультет ЯГУ, Галина Андреевна защитила диплом по «Грозе» Островского. Наверное, ни один дипломник ни до, ни после не раскрыл образ Марфы Игнатьевны Кабановой так полно!

«Могу сыграть и запятую»

На вопрос: «Не обидно было в 20-30 лет играть старух?»- она только смеётся:

— Я могу сыграть и запятую. С удовольствием играю, получаю наслаждение.

Мне дают роль — и я уже в ней живу, «плаваю» в ней.

Роль санитарки Нины Ивановны в спектакле «Ретро», за которую я получила звание «заслуженной», я сыграла в 32 года, а героине моей — за шестьдесят.

Помню, летела в самолете и всё думала, какая она, Нина Ивановна. Вдруг меня осенило: мама! Как она ходит, как говорит, какие у нее повадки… Ведь все, что актер видит, слышит, чувствует, откладывается в его «копилку». Ну и воображение ещё надо иметь. Если у человека нет хорошего воображения — он не актер. Не сможет вообразить, что должен делать.

Когда я над ролями дома работала, мне даже партнер не был нужен, я его себе представляла, диалоги с ним вела.

Текст к репетициям, само собой, от зубов отскакивал. Колоссальные усилия к этому прилагала, чтобы не ходить по сцене с бумажками — на сцене общение с партнёром необходимо. А как, если он в бумажку глядит, мне же его глаза надо видеть! И Станиславский говорил про петельку и крючочек…

На роль Нины Ивановны Валерий Яковлевич Келле-Пелле смотрел меня после другой актрисы, которой как раз было около шестидесяти. Но как только я сделала первые шаги по сцене, он сказал: «Эту роль будет играть Галина Андреевна».

Позже к нам приехал режиссер из Ленинграда, который тут «Игроков» ставил. Увидев меня в «Ретро», он мне руку поцеловал: «Просто потрясающе — вы в таком возрасте сыграли эту роль, не делая на лице борозды! Вы мышление свое меняете, и я верю в то, что вы делаете, я вижу перед собой 60-летнюю!»

А я часто без возрастного грима обходилась. Когда нутро актерское, грим не особо и нужен. Это все свыше дается. Если Господь не поцеловал тебя, ничего не получится. В искусстве старания мало, надо еще что-то иметь.

«Верю, что всё вернётся»

— Сейчас я очень благодарна Борису Владимировичу Афицинскому за то, что он привез меня в Якутск.

Кстати, когда театр встал на ноги, он уехал в Ашхабад и звал с собой меня и Валентина Антонова. Роли дал, ждал. Но ни он, ни я не поехали — затянула нас работа.

Наш театр построили, потом и отремонтировали после большого пожара, а во время ремонта мы работали в здании рядом, называя его «железным театром». Зрители к нам ломились, простоев никогда не было.

Валерий Яковлевич Келле-Пелле — солнце такое, все к нему липли, он никому унывать не давал. До сих пор вспоминаем их — его и Афицинского, царствие им обоим небесное…

Теперь, конечно, нелегкие времена настали: коронавирус, заполняемость зала маленькая — у нас половина, где-то и вовсе четверть. А самое главное — режиссуры нет. Нигде ее нет.

Никто не берет на себя ответственность за коллектив. Поставят спектакль и возят его по всей России, на репертуар и не смотрят. Репертуарного театра нет — театры гастрольные, режиссеры гастрольные. Драматургию, русскую классику изувечивают, руки ей выламывают. Но в молитве оптинских старцев есть слова: «Господи, дай сил принять то, что не можешь изменить».

Однако я верю в то, что все вернется. Надо только пережить этот переходный период. И кланяюсь земле якутской, которая сделала меня актрисой по-настоящему.

Фото предоставлено Галиной Ивановой (Русский театр).