Наши сегодняшние героини – родные сестры. Обе – Марии. Мария Михайловна Никитина первая и Мария Михайловна Никитина вторая.
Катание с «горки»
Так окрестил девочек приезжий священник: от аласа, где они жили, до церкви – не ближний путь, но батюшки наездами окормляли свою паству.
Однако вскоре началась новая жизнь: церкви закрыли, а родители вступили в колхоз.
Чем запомнилась двум Мариям довоенная жизнь?
Любимой забавой – катанием с горки в озеро. Горки, конечно, никакой не было, был крутой глинистый бережок, который они, бегая туда-сюда с берестяным ведерком, старательно поливали, а потом, взобравшись на самую верхотуру, плюхались голой попкой и с радостным визгом съезжали вниз, в нагретую солнцем воду, поднимая фонтан брызг.
Но, по правде говоря, времени для игр было мало – надо взрослым по хозяйству помогать, потому и запомнились так хорошо эти короткие мгновения безоблачного счастья.
Прощай
Когда началась война, до матери дошла весточка из родного Холгуминского наслега Мегино-Кангаласского района: братья на фронт уходят, все трое, приходи попрощаться.
Покидая свой сайылык, парни стесали кору с большой лиственницы и написали на ней прощальные слова. Наверное, по сей день старое дерево хранит их…
А потом и туда, где жили две Марии, пришел человек в шинели. Зычным голосом отдавая команды, построил всех мужчин возле школы. Тут же всхрапывали и мотали гривами оседланные лошади.
Детей стали гнать: нечего вам тут делать, идите в лес по дрова. Школу топить надо? Надо.
Девочки готовы были тихо подчиниться, а мальчишки упирались – как с отцами не попрощаться?
И все же большая часть под нажимом взрослых побрела на лесную делянку.
«Мы их победим и вернёмся»
Завизжали пилы, но работа шла ни шатко ни валко: все головы были повернуты в сторону дороги на Амгу. Не пылит ли вдали, не едут ли отцы с братьями? И вот они показались… Побросав пилы, все бросились туда.
Даже сердитый человек в шинели ничего не смог сделать, когда, выкатившись из леса клубком, понеслась прямо под копыта кричащая и плачущая навзрыд толпа детей.
Всадники остановили коней, спешились, подхватывая кто сына, кто – дочку, молодые парнишки – сестер и братьев, а те вцеплялись в них намертво, и казалось, нет такой силы, что может оторвать ребенка от отца или убая.
«Не плачьте. Хорошо учитесь. Мы их победим и скоро вернёмся», – говорили они.
Потом снова сели в седла, взяв за уздцы лошадей, и опять ударил им в спины отчаянный детский плач. Сгрудившись у обочины, все ревели ревмя, даже мальчишки не стеснялись. Так и стояли, глядя вслед удаляющимся всадникам, пока дорога не опустела.
Потом поплелись обратно. Плакали и пилили. Пилы то и дело застревали в сырой древесине, а по коре ползли и застывали янтарные слезы лиственниц.
«В Амге хлеб. Много хлеба»
Вскоре пришла новая беда: растрескавшуюся от зноя землю покрыла саранча. Казалось, и солнца не видно из-за проклятых насекомых. Все поля были покрыты ими. Чавкая, как грязь, под ногами, они заполонили все вокруг, и надо было сгребать их в ямы-ловушки по краям пашен. Ям было много, но саранчи — ещё больше, ямы переполнялись, а крылатая мерзость будто рождалась из воздуха.
Все время хотелось пить, но воды не было. Идя на работу, брали с собой в туесках, а много ли ее унесешь?
И дома – мучение. Вынужденно пришлось соседствовать с одной семьёй, а у них был дед, который каждый вечер рассказывал: «В Амге хлеб. Много хлеба. Все люди досыта едят». Потом ушел однажды и не вернулся. Стали искать – нашли мертвым по дороге на Амгу.
Пришла зима – настал холод. До школы – двадцать километров.
Юргэл (Плеяды) над домом – значит, пора вставать и идти.
Бегом по заснеженным полям. Но и на бегу коченеешь. Станет невмоготу – остановись, сгреби корку снега ногой, засунь туда руки, потри ладони, будто моешь их – быстро-быстро, потом надень рукавицы и стучи кулаками друг о друга. И снова бегом, бегом…
Рабочая сила
Учебный год заканчивался 20 мая. В колхозах этого дождаться не могли. Посадка картошки, сенокос, заготовка силоса – везде рабочие руки нужны. Без детей никак.
Из-за долгой засухи трава росла плохо. Косили озерную – по колено в воде, потом выгребали ее и тащили к берегу, а она, будто не желая покидать родную стихию, была такая тяжёлая, что сил никаких не хватало.
И как же все ждали, когда появится на дороге жилистый колхозный бык, везущий скудный обед.
Повариха Татыйаас пекла тоненькие лепешки: норма – 600 грамм муки в день на человека. Эту лепешку надо было постараться растянуть на три приема – утро, день, вечер.
К лепешке выдавали ковшик сората – маленький, на пол-литра. Дневная норма. Прятали ее под копенками от палящих лучей солнца.
А работали дотемна.
Полынь – трава горькая
Летом ещё нужно успеть заготовить на всю долгую зиму съедобную траву – полынь. Собирали ее в плетёнку из лучинок, срывая листочки со стебелька. Потом долго сушили на нарах летней юрты, затем раскладывали по мешочкам.
Ели ее и саму по себе, прокипятив в воде, и в сорат добавляли, если он был.
Но в самое страшное время спасла их не полынь. И не сорат.
Дед тайком забил свою лошадь. А они снег заметали: увидит кто хоть капельку крови – несдобровать. Хоть и свое ели, а будто чужое – нельзя было в ту зиму скот забивать. Даже под угрозой смерти нельзя. Колхозный скот засуха сгубила, а чем поголовье восполнять? Своим, личным.
Соседи точно так же, чтобы не умереть с голоду, забили своего конягу, но им не повезло – дознались и арестовали, правда, никуда не увезли, а посадили отбывать наказание в школьном пристрое.
Обнаружив (или просверлив) дырку в стене, школьники на переменах несли вахту возле нее – подсматривали. Арестованные со срезанными с торбазов завязками целыми днями сидели, понурившись, на одном месте. Через какое-то время их выпустили.
А вот кладовщица свой срок отсидела в тюрьме – сдала масло, а ей сказали, что недостача, и посадили, хоть и ненадолго.
Ползком на четвереньках
У детей были свои страхи. В школе всех вгонял в трепет суровый военрук. По-пластунски заставлял ползать. А чуть что не так – становись на четвереньки и ползи с опорой на локти и коленки.
И вот этого-то военрука они повстречали на дороге, отправившись из своего Алтана в Амгу. Зачем они туда шли, как-то сразу вылетело из головы – вечно хмурый военрук был на себя не похож, улыбка во все лицо: «Ребятки, войне конец! Победа!» Все от него так и брызнули – поскорей добежать до дома, рассказать…
Ысыах Победы
А потом был ысыах. Ысыах Победы. А какой же праздник без состязаний? Правда, главные их участники ещё не доехали домой с войны или лежали в госпиталях, вот и созерцали зрители женскую борьбу (под добродушный хохоток) и бег девочек наперегонки. Самая быстрая получила главный приз — мюсэ, бедренную кость с приличным шматком мяса. Все были счастливы – войне конец!
Но кто, кто додумался в разгар всеобщего веселья отдать однокласснице одной из Марий Варе Стручковой «чёрное письмо» – похоронку на отца! Бедная Варя не нашла в себе сил уйти домой – не могла сидеть в четырех стенах, куда уже никогда не вернётся хозяин. Так и слонялась тенью среди празднующих, и слезы, не переставая, катились из ее глаз.
«Не надо вам об этом знать»
Отец двух Марий вернулся с войны живой, но кашлял сильно – туберкулёз. А мать ещё с войны им болела – от соседей заразилась. И братишка совсем слабый был – то, что голодали и холодали в войну, ему, маленькому, даром не прошло. Умерли они с матерью почти одновременно, с разницей в два дня.
Отца же долго лечили – и вылечили. Но до самых своих последних дней он ничего не рассказывал о войне: «Про такое не расскажешь. Не надо вам об этом знать».
А у двух Марий впереди была целая жизнь.
Учителя всегда выделяли старшую, говорили, что надо продолжать образование. Но не до того было. А вот Мария вторая выучилась, стала преподавателем якутского языка и национальной культуры.
Сейчас обе сестры давно на пенсии. Но свое военное детство помнят, будто это было вчера.
This post was published on 10.05.2020 14:35