Алексей Чекунков: Дальний Восток должен обгонять Россию в целом

В среду 6 сентября министр по развитию Дальнего Востока и Арктики Алексей Чекунков дал интервью телеканалу РБК. Ниже мы приводим его текстовый вариант.

— Алексей Олегович, здравствуйте. Мы с вами встречаемся перед началом Восточного экономического форума. Он проходит в восьмой раз, если я не ошибаюсь, в этом году. Но вообще курс на ускоренное развитие Дальнего Востока был взят ровно 10 лет назад. Такой своеобразный юбилей. Что за эти 10 лет, какие-то, например, три самых значимых достижения, которые удалось совершить, и, если можно, в цифрах?

— Действительно, 10 лет назад в послании Федеральному собранию наш президент Владимир Владимирович Путин объявил подъем Дальнего Востока национальным приоритетом на 21 век. Это не фигура речи. Мы, как страна, занимались этой работой почти 500 лет. Но новая жизнь, новое дыхание Дальнего Востока в современных условиях, действительно, это новая политика опережающего развития, где Дальний Восток должен обгонять Россию в целом, была сфокусирована и принята президентом, и по его поручению правительством, 10 лет назад.

За это время создан целый корпус, система законодательного обеспечения развития региона. Это 75 федеральных законов, более 400 актов правительства, которые делают Дальний Восток и с 2019 года Арктическую зону Российской Федерации территориями, где проще всего начать делать бизнес, проще всего, собственно, реализовать инвестиционный проект, и ниже всего налоговая и административная нагрузка. Это первое.

Эти меры позволили качнуть инвестиционный маховик. Если в среднем по России темп роста в инвестиции в основной капитал с 2013 года составил 13%, то на Дальнем Востоке это в 3 раза выше – 39%. То есть инвестиции пришли на Дальний Восток. В результате темп роста промышленного производства у нас в 1,4, практически в 1,5 раза выше. Целый ряд отраслей показали такой очень мощный рост. Почти удвоилось производство золота, утроилось производство угля. Почти в 4 раза выросли сборы сои. Это очень важный приграничный урожай, который, во-первых, позволяет торговать с Китайской народной республикой, во-вторых, обеспечивать следующие переделы, животноводство и так далее.

Одно из важнейших достижений, я считаю, удвоение объемов ввода жилищного строительства. Если в 2018 году было 2,5 млн кв. м, то в 2023 будет 4,6 млн кв. м. Это, конечно, эффект Дальневосточной ипотеки. Вы знаете, стройка имеет большой мультипликатор, она тянет за собой многое.

Началось социальное развитие в новых условиях. Реализуются на Дальнем Востоке не только все нацпроекты, которые, так же, как и везде в России, создают новые школы, поликлиники, строят дороги, но в дополнение к этому по программе президентской субсидии более 120 млрд рублей направлено на создание социальных объектов. Построен кардиососудистый центр в Якутии — один из лучших в стране. Это объекты культуры, спорта.

Мы запустили такие новые механизмы, как Дальневосточный квартал, Дальневосточная концессия. Знаменитый, уже ставший во всем мире известным, Дальневосточный гектар, которым воспользовалось более 100 тысяч человек. Почти 80 тысяч семей воспользовались Дальневосточной ипотекой.

Я бы мог продолжать этот список достаточно долго. Но все-таки хочу акцентировать внимание на том, что при таком рывке экономики у нас еще остается достаточно серьезный разрыв в качестве жизни людей. И вот это вызов, я бы так сказал, если мы мерим сейчас не пятилетками, а десятилетками, то это вызов на следующие 10 лет. Чтобы простой дальневосточник, житель не только столицы региона и не только столицы округа, но и житель небольшого города, житель села понимал, что он живет на территории, которая является государственным приоритетом, стратегической территорией.

— И хотел там остаться.

— И хотел там остаться.

— И это основная, тоже не до конца, наверное, решенная проблема. Но это вообще отдельная тема. Возвращаясь к форуму, Восточный экономический форум задумывался изначально, как международная площадка, с большим прицелом, конечно, на восток. Насколько сейчас слово «международный» применимо к ВЭФ, и исключительно ли восточное направление, наши восточные партнеры интересуются этой площадкой?

— Очевидно, уже избитая истина, что мир изменился, изменился достаточно резко, и, похоже, безвозвратно. Вы знаете, на востоке, в Азии не любят словосочетание разворот на восток. Во-первых, они удивляются: «А раньше вы чем к нам были повернуты?» Во-вторых, достаточно посмотреть на карту России – три четверти нашей страны находятся в Азии.

Но вектор более тесного, более интенсивного взаимодействия именно с азиатскими государствами, с Китаем, с Индией, со странами Юго-восточной Азии, с Вьетнамом, этот вектор был и раньше. Сейчас, конечно, мы видим по цифрам, мы видим по достижению на год раньше поставленной цели нашими руководителями, президентом Владимиром Владимировичем Путиным и председателем Си Цзиньпином, 200 млрд долларов товарооборота между нашими странами. Получается благодаря тому, что интенсифицировалась торговля с Китаем. В разы выросла торговля с Индией. И в том, и в другом случае — это крупнейшие сейчас наши стратегические торговые партнеры — есть дисбаланс определенный. Мы в Китай экспортируем в первую очередь сырьевые ресурсы, импортируем более менее все. В Индию экспортируем сырьевые ресурсы, не импортируем ничего. Из-за этого серьезный дисбаланс платежный. Находить новые форматы взаимовыгодного долгосрочного сотрудничества, не только торгового, но технологического, образовательного, культурного, туристического очень важно. Я причем за каждым из этих слов понимаю не просто конкретные планы, а какие-то шаги, уже сделанные. У нас на Креативной неделе во Владивостоке принимал участие один из ведущих индийских кинопродюсеров. Из Приморья…

— Болливуд идет на Дальний Восток?

— Болливуд пришел на Дальний Восток. Мы его свозили на Камчатку и в Якутию с Приморья. Правда, должен признаться, что губернатор Камчатки предупреждал, что конец мая не лучший месяц. В результате он выбрал площадки в Приморье и в Якутии для съемок уже российско-индийского кино. А это рынок 1,5 млрд человек. Поэтому здесь ни в коем случае нельзя преуменьшать значение мягкой силы, и важность вот этих культурных связей.

Новые технологические цепочки. Традиционно, да что греха таить, из более, чем 3000 инвестиционных проектов, которые реализуются на Дальнем Востоке, большая часть опиралась на западные технологии. Когда мы строим заводы, когда мы строим какие-то предприятия, просто когда мы здания строим, исторически за последние 30 лет были уже налажены цепочки, по которым российский бизнес покупал свои компоненты, свои товары на западе. Сейчас идет определенное замещение на восточное, ну и реально идет очень быстрое импортозамещение. И мы видим, что появляются ниши, о которых мы не могли подумать еще пару лет назад, когда производятся в больших количествах российские автобусы. У нас в Хабаровск пришла компания ВолгаБас, которая уже успешно себя реализует на этом рынке, хотя вообще конкурировать с китайскими автобусами крайне сложно. Мы видим интересные планы по организации сборочных производств для горной техники. На Дальнем Востоке горнорудная отрасль, разработка недр – это важнейшая ниша. Я к слову хочу сказать, что считаю ее очень достойной и незаслуженно очерненной в 90-е, в 2000-е, когда нас пытались обзывать сырьевым придатком, и убеждали не копать, например, наши металлы. Но это говорили люди, ни разу в жизни не бывавшие на технологичном руднике, или, как говорят профессионалы, руднике, золотом или меднодобывающем, не бывавшие на газо- или нефтедобывающем месторождении, не понимающие, насколько это технологичный, большой бизнес, выгодный для государства, и, конечно, мы им должны заниматься.

— Правда, это не отменяет факта, что структура нашего экспорта, особенно на восток, по-прежнему в основном сырьевая, о чем вы и сказали.

— Я считаю, здесь надо иметь сбалансированность. Я не сказал, что это плохо. В экономике все равно есть свои эффекты масштаба. Есть эффекты и масштаба в производстве, эффекты масштаба рынков. Приведу вам конкретный пример. Желтая техника так называемая, экскаваторы, все, что копает, бурит, возит тяжелые грузы. Есть известная китайская компания, она производит 300 тысяч единиц, кажется, экскаваторов, наверное, вместе с тракторами, в год. Российский рынок 3000 единиц, дальневосточный рынок 1500. Внимание, вопрос. Получится ли конкурентоспособно по той же себестоимости производить 0,5% годового объема, будучи, скажем так, в отдалении от основных сетей поставщиков? Наверное, нет.

— Очевидно. Тут ответ очевиден. Но нам же нужно найти что-то свое высокотехнологичное, с большей добавленной стоимостью, нежели просто сырье, чем мы могли бы заинтересовать наших восточных партнеров. Потому что, заметьте, не наши кинопроизводители идут в Индию, а пока индийские идут к нам.

— Надо развивать свои сильные стороны. У нас традиционно была, например, сильная физика, сильная химия. И я вижу те проекты, которые сейчас делает тот же Росатом, делает свои композиты, проекты, которые делают наши электронщики, наши знаменитые программисты в конце концов. У нас ракеты с Восточного летают. Вокруг этих коллективов, нашей энергетики, можно собирать и можно очень быстро завоевывать ниши. Горнорудная та же отрасль и нефтегазодобывающая, которые понимают, как работать, это триллионные рынки. Они привозили технологии, кстати говоря, в большой части из Америки. Если говорить про нефть и газ, все пользовались Halliburton, Baker Hughes и Schlumberger, и другими уважаемыми компаниями. Ушли они от нас 1,5 года назад, и что, мы увидели большое падение добычи? Нет.

— Еще пока на старом работает.

— Не совсем. Вы знаете, я слышал уже много историй. Даже новые заводы проектировались таким образом, что сами инженеры не знали, как их запустить. Им присылали из центрального офиса планшет, который нужно было включить в построенный за сотни миллионов долларов производственный комплекс, и некое программное обеспечение запускало этот комплекс. И те, кто контролировал эти программные продукты, рассчитывали, что все, теперь эти комплексы не запустятся. Приезжали русские ребята, которые…

— С отвертками.

— Не совсем. С компьютерами, с другими планшетами, и просто обратным инжинирингом перезапускали эти истории. Я уж, наверное, глубже в детали не буду идти, но, поверьте, мы можем, когда хотим, или когда нет другого выхода. Это, наверное, самый надежный способ запустить.

— Алексей Олегович, я понимаю, это очень большая тема, а нам еще много чего надо обсудить, давайте коротко еще несколько вопросов я вам задам, касающихся инвестиционной и бизнес-привлекательности Дальнего Востока. Есть такой остров Русский во Владивостоке и там специальный административный район. Весь последний год мы учились слову, учились произносить слово редомициляция, познакомились с этим понятием. Насколько вырос интерес зарегистрированного, пока еще, за рубежом российского бизнеса, в частности, к САР на острове Русский?

— За 2023 год, скажем, за последние 12 месяцев количество резидентов выросло в 4 раза – с 17 до 62 компаний. Их активы почти достигли 5 трлн рублей. Конечно, скажем, русский оффшор на острове Русском стал крайне популярным за этот последний год. В результате и в развитии самого острова, наконец, наметился такой прорыв, я бы сказал — остров привлек внимание серьезных инвесторов. Получилось договориться с Минобороны. Мы накрыли всю территорию острова режимом ТОР, территории опережающего развития, и выделили участки нескольким серьезным проектам, которые будут создавать парк развлечений, туристические проекты. Чтобы Русский был таким, развивался в том векторе, который задал ДВФУ — супер-красивых, супер комфортных мирового класса объектов, и был такой жемчужиной настоящей. Там будут строиться офисные помещения, гостиницы, соответственно, для резидентов.

— Ждете кого-то еще из желающих переехать? Есть уже какие-то, может быть, планы и заявки?

— Идет постоянный поток, скажем так, и для многих это знакомство с Дальним Востоком, это не бумажная история. То есть, скажем, конкретный пример, переезжает большой холдинг, интересуется Дальним Востоком, понимает, что это территория взаимодействия с Китаем. Все равно в перспективе я вижу и работу с Японией, с Кореей. При всей своей зависимости от Штатов, в бизнес-контексте они остаются достаточно прагматичными, и, я думаю, долгосрочно настроены на ту работу, которая была и в советское время, и в послесоветское время. В результате такой холдинг у нас профинансировал венчурный фонд объемом 10 млрд рублей, который сделал уже десяток инвестиций. Они постоянно присутствуют во всех регионах Дальнего Востока, прокачивая технологические компании, работают с университетами, работают, как настоящий венчурный инкубатор. Это лишь один из примеров.

Россияне заново открывают Россию. И здесь, конечно, у Дальнего Востока все козыри в руках — кроме пока наличия достаточной инфраструктуры для приема туристов.

— Как раз хотела про инфраструктуру поговорить. Вы упомянули рост товарооборота с Китаем, действительно, за первую половину года плюс 40%. При этом из Китая импорт вырос на 78, по-моему, процентов в Россию. Пропускная способность такой инфраструктуры она достаточна?

— Это больная тема. Короткий ответ – нет. Но, надо помнить, что из уже более 150 млн тонн, которые по железной дороге у нас за год проходят по БАМу и Транссибу, почти 100 млн – это уголь. И здесь мы неизбежно придем, об этом уже только ленивый не говорит, к тому, что, конечно, нужно приоритезироваать грузы с высокой добавленной стоимостью, и как-то все-таки маршрутизировать угольные потоки, наверное, внутри страны. Это сложный вопрос, потому что у нас Кузбасс – это десятки миллионов человек, которые живут этим углем.

— Закрыть экспорт для российского угля, об этом речь?

— Ни в коем случае не идет речь о каких-то радикальных решениях. Но менять вот это соотношение. Менять, наверное, тот режим квот, который сложился, гарантирующий вывоз углю с западной части России в восточном направлении, он слишком дорого обходится экономике. Я думаю, можно более прямыми мерами поддерживать и Кузбасс, и кузбасских шахтеров, ни в коем случае не закрывая экспорт целиком, но, наверное, перебалансируя это соотношение. Потому что есть контейнеры, есть и наливные химические грузы. Есть просто грузы с добавленной стоимостью на порядок или даже на порядки выше, чем уголь, которые не могут выехать или вынуждены ехать очень неэффективным способом, автотранспортом. Хотя есть и бенефициар у этой ситуации – это Северный морской путь. Мы сейчас наблюдаем маршрутизацию на СМП каких-то грузов, которые просто не попадают на железную дорогу даже с Северо-запада, они идут вокруг Евразии Северным морским путем.

— Угольщикам что остается, либо закрываться, либо частные железные дороги строить, мы знаем такие примеры, либо на СМП идти. По СМП можно уголь возить?

— Можно. И в планах развития СМП небольшую, но долю порядка 5% к 2030 году угольные проекты как раз и составляют. В тех планах, которые мы подписали уже с инвесторами. Можно ли, вы задали вопрос, строить частные железные дороги. Мне очень нравится этот подход, я вообще считаю, что у нас недоиспользуется частный капитал в реализации масштабных инфраструктурных проектов. Если частному бизнесу дать достаточную морковку, результаты иногда превосходят все ожидания.

— Морковка есть сейчас? Есть, что предложить частному бизнесу?

— На примере Эльгинского месторождения и частной железной дороги, я думаю, могут реализовываться и трубопроводы, в частности, газопроводы. Могут реализовываться автомобильные дороги – это уже вовсю существует в европейской части России. Думаю, могут реализовываться и железные дороги. Мы с такими предложениями будем выступать на Восточном экономическом форуме. Привлечение частного капитала, концентрированного в консорциуме с банками, со строительными мощностями, для того, чтобы ускорить расшивку вот этих узких мест, я думаю, может дать очень неплохой результат.

— Про Северный морской путь еще чуть подробнее поговорим. Насколько динамично и успешно на ваш взгляд сейчас идет перенаправление потоков грузов с западного, с европейского направления, с Балтики в том числе, через СМП на Восток? В июле ушли первые танкеры с нефтью в сторону Китая. И в августе были сообщения, что СПГ первая партия тоже была отправлена, правда, без указания точно места порта приписки.

— На сегодня мы практически идем ноздря в ноздрю с 2022 годом. По состоянию на август грузопоток по Северному морскому пути соответствует 2022 году. По итогам года мы должны также перевезти 34 млн тонн. Большой вызов – это следующий год, когда должны включиться проекты Новатека, когда должен включиться проект Восток Ойл Роснефти, и наша цель стоит 80 млн тонн.

Сейчас есть разные сценарии, разные прогнозы — в зависимости от того, найдется ли в достаточном количестве флот ледового класса. Конечно же, будет зависеть в том числе от погоды, от ледовых условий, которые не всегда предсказуемые. И в этих сценариях может быть достижение 80 млн тонн в 2024 году, может быть некоторый дефицит, особенно связанный с уменьшением транзита. Потому что в этой цифре был заложен определенный транзит. Я не вижу в этом большой трагедии, потому что, на самом деле, все инвестиции в производство товаров, для которых развивается Северный морской путь, уже практически сделаны. И мы видим не то что 100 млн тонн, мы видим 200 млн тонн к 2030-2032 году. То есть Северный морской путь будет совершенно глобальным магистральным коридором. И вот под это, конечно, на это и направлен единый план развития СМП, который мы приняли по поручению президента, и внимательнейшим образом контролируем. Здесь очень важно синхронизировать производство ледоколов, производство флота ледового класса, модернизацию портов и терминалов. Развертывание космической группировки, что уже происходит, в этом году уже был запуск и будет еще. И обеспечение гидронавигационных услуг аварийно-спасательной инфраструктуры. Это еще один случай, где нужно привлекать, я убежден, частный капитал, государственное частное партнерство, для того, чтобы в полной мере этот план был реализован.

— Особенно в условиях растущего дефицита федерального бюджета, безусловно. Алексей Олегович, круглогодичная навигация, при этом с достаточной степенью рентабельности для перевозчиков, в ближайшие пару лет это реально?

— Короткий ответ – да. Более того, мы анализировали структуру себестоимости – это товары с высокой добавленной стоимостью. Сейчас есть определенное напряжение и острая дискуссия на тему – ледокольная проводка это чисто государственная услуга, или это чисто рыночная услуга. Истина, как всегда, лежит где-то посередине. Я уверен, что те компании, которые уже вложили триллионы рублей в добычу и сжижение газа, в добычу новой нефти, в добычу ценных металлов, они в любом случае найдут способ вывезти свои грузы. Но, конечно, для нас, как для государства, выгоднее для всего мира дать этот гарантированный маршрут, защищенный, круглогодичный, предсказуемый, с регулярным графиком. А не оставить его на откуп, уж простите, недропользователям и крупнейшим компаниям.

Поэтому компромисс этот будет реализован. Мы доделаем программу развития ледокольного флота. Пожалуй, у меня наибольшую озабоченность вызывает как раз доступность в достаточном количестве флота ледового класса. Его просто в мире пока в том объеме, который необходим, чтобы 200 млн тонн перевозить уже через 7-8 лет, его нет. А цикл производства большого танкера ледового класса – это же не месяцы, а это годы. Эти решения нужно принимать уже очень скоро. Есть ли в таком количестве верфи, есть ли в таком количестве специалисты – это, наверное, как раз та тема, где интересно разговаривать с нашими крупнейшими партнерами на предмет кооперации. И мы такие разговоры ведем и с коллегами из Индии. Как раз мой коллега, с которым я встречался в марте в Дели, я ожидаю приезда на Восточный экономический форум министра портов и инфраструктуры Индии, Индия заинтересована в совместной работе по развитию северной навигации, и потенциально в совместном судостроении. Это достаточно большая океанская держава. Конечно, Китай. Пока ограничусь, наверное, этими двумя нашими крупнейшими партнерами. Где-то вместе флот ледового класса в достаточном количестве мы сможем произвести.

— Какие еще инвест-проекты, особенно инфраструктурные, сейчас интересуют зарубежных партнеров? Во что они готовы и хотят вкладываться?

— Это, конечно, порты, особенно контейнерные терминалы. И один Приморский край здесь показывает фантастическую динамику. Если у нас сегодня оборот портов Приморья примерно составляет 150 млн тонн, то уже к 2030 году при условии реализации всех тех проектов, которые на сегодня стартовали, он может удвоиться практически до 300 млн тонн. И стоимость товаров, которые проходят через эти порты, вырастет, стоимость налоговых сборов только до 3 трлн рублей. Это погранпереходы и приграничная логистика. Это не секрет. И мы должны свои слабости честно признавать. Мы здесь сильно отстаем от эффективности китайской стороны. И по инфраструктуре, которая у нас есть приграничная, и по эффективности обработки грузов, по эффективности досмотра грузов. По крайней мере, это признают все. Я еще не встречал ни одного коллегу ни из силовых, правоохранительных органов, ни из региональной власти, ни из правительства, ну, бизнес, понятно, бизнес нам на это в первую очередь указывает, который бы считал, что у нас хорошо построена процедура в пунктах пропуска. Есть планы вместе с Минтрансом, с Виталием Геннадьевичем Савельевым мы это регулярно обсуждаем, и Юрий Петрович Трутнев этому уделяет самое пристальное внимание, в планах до 2025 года завершить реконструкцию наших пунктов пропуска, параллельно, я думаю, найти те пути, чтобы обработка грузов велась в режиме одного окна, и для перевозчиков была более клиентодружелюбная что ли.

— Да, это про то, что мы должны и собираемся сделать. Инвесторы в каких проектах заинтересованы? Вы на Петербургском международном форуме говорили, по-моему, об интересе арабских инвесторов к городу-спутнику Владивостока.

— Спутнику, да. У нас есть режим Международной территории опережающего развития. Условия запуска международного ТОР согласованы и сейчас находится в правительстве соответствующий законопроект, готовится к внесению в Государственную Думу. В рамках подготовки МТОР мы обсуждаем 4 основных вектора. Первый вектор – это транспорт и логистика, о чем я говорил. То есть перегрузочные терминалы, нишевые терминалы, например, сельскохозяйственные, связанные с погрузкой, перегрузкой удобрений, контейнеров, сухие порты. Это касается трансграничной логистики.

Второй вектор – фармацевтика. У нас из-за перетока с запада на восток и фармацевтических технологий открываются довольно большие ниши по производству лекарств дженериков, по производству фарм-субстанций. И в целом такой кластер микробиологии уже складывается у нас на Дальневосточных ТОРах. На ТОР Надеждинская в Приморье компания Арника построила успешный достаточно бизнес. И одни из первых проектов, которые мы обсуждаем в режиме МТОР, это фарм-кластеры как раз.

— С индийскими партнерами?

— Индийские и китайские партнеры. И они каждый в своей нише сильны. Китайцы производят сами субстанции, индийцы производят дженерики. У нас есть рынок, свои технологии. Конкретный проект в Еврейской автономной области — так называемый парк Шалом, уже порядка 10 резидентов видит в отрасли производства субстанций и непосредственно фарм-препаратов.

Третья история – это сельское хозяйство. Сельское хозяйство – это дальнейшая переработка. Мы, как я вам уже сказал, получили хороший прирост в растениеводстве, по сое. Мы сеем рапс. А сейчас пошла история с животноводством, с теплицами, с переработкой сои. Заложен первый камень крупнейшего на Дальнем Востоке завода по переработке сои. Стоимость завода будет более 20 млрд рублей — естественно, в Амурской области создается. И это влечет за собой целую цепочку добавленной стоимости.

И четвертая история – это сборочные производства. Там, где, скажем так, выгодна, в том числе с условием таможенных историй, большого внутреннего рынка, локализация, пока крупноузловая сборка. Как правило, это касается желтой техники, горнодобывающей техники. Приведу в пример компанию Колмар угледобывающую, которая возле своего основного угледобывающего актива создала сеть сервисных предприятий. И сейчас и эта компания, и магаданские недропользователи всерьез смотрят, что из техники, которую они в большом количестве импортируют, они могут собирать локально. Мы поддерживаем такие проекты, даже если, еще раз скажу, это крупноузловая сборка, это все равно рабочие места, инженерные компетенции и благо для российской экономики.

— Спасибо большое, Алексей Олегович. До встречи на Восточном экономическом форуме.

— До встречи.